Вернадский
Шрифт:
Радиоактивность решала загадку внутреннего тепла Земли, не прибегая к умозрительным предположениям. Пусть не сейчас, но в принципе можно измерить как время жизни Земли, так и ее энергию. Мир становился объемным — у него появлялась исчислимая история.
И, без всякого сомнения, из факта радиоактивности, дающего тепло в природных условиях, рано или поздно будут извлечены практические дивиденды. При направленных усилиях, возможно, откроются новые, неслыханные прежде источники энергии.
Вернадский принадлежал тогда к очень немногим ученым, которые видели такую перспективу. Один из них, безвременно погибший Пьер Кюри, другой — открыватель изотопов Фредерик Содди.
Немедленно по возвращении в Москву он начинает
Свое время Владимир Иванович продолжает делить между двумя столицами. Снова присутствует в Государственном совете, потеряв к нему всякий интерес и подчиняясь только партийной дисциплине, заседает в ЦК партии кадетов, которые стали теперь именоваться официально Партией народной свободы. Правда, партия еще не признана и не зарегистрирована. Участвует в занятиях Академии наук, уже в качестве экстраординарного академика.
В Москве преподает не только в университете, но и на Высших женских курсах, а также в открывшемся в 1908 году Университете Шанявского. Юношеская мечта о создании независимых от государства высших учебных заведений на частные средства обретала реальные контуры. Богатый золотопромышленник A. J1. Шанявский завещал городу Москве два миллиона рублей с условием использовать их на нужды просвещения до октября 1908 года. Составился комитет профессоров. Вернадский опубликовал в газете «Речь» громкую статью10. При отчаянном сопротивлении Министерства просвещения занятия все же начались. Иначе капитал пошел бы на другие нужды.
В 1908 году обучалось 400 студентов, а через три года уже 3600. Общественный совет сам вырабатывал оригинальный план образования, не похожий на министерский. Составлялись самостоятельные курсы, отражавшие последние достижения науки. Читались, например, такие необычные предметы, как «Местное самоуправление», соединявшие университет с либеральным земством. И вместе с земством вольный университет прекратил свое существование в 1918 году.
В каникулярные месяцы 1909 года Вернадский совершил давно задуманное путешествие по Германии, Швейцарии, Италии, Греции и Болгарии.
В Дрездене и Штутгарте купил ряд интересных минералов для экспозиции. Затем показывал альпийские красоты Наталии Егоровне и Ниночке, расстался с ними и направился в Италию.
В Рим приехал в воскресенье и задержался, чтобы осмотреть минералогические музеи. На другой день все утро до отъезда бродил по форуму, стараясь увидеть и почувствовать в покрытых патиной времени камнях прошедшие века. «Масса роится мыслей, и в этом движении мысли для меня весь смысл переживания таких антикварно-художественных прогулок. Мысли бегут, и их не поймаешь, а хотелось то, что внезапно является и что так тесно связано со всем ранее продуманным и узнанным. <…> Но какая-то внутренняя работа (творческая? — прочитав биографию Гёте — я думаю, это испытывали художники) идет внутри, и я ее чувствую, но не понимаю. Мне кажется, бессознательно идет у меня какая-то переработка вопросов научной космогонии. Опять душа рвется к бесконечному. Все это тяжело, так как выражается насмешливым и в то же самое время нежным сознанием человеческой суетности, и в такие моменты великие эпохи истории и вся судьба человечества кажется неосмысленной и муравьиной. Но выразить не могу, не хочу»11. Адресат сбивчивых мыслей — все тот же, всегдашний.
Через
Здесь Владимира Ивановича ждет давно задуманное восхождение на Везувий. 10 августа он вместе с гидом проделал 25 километров пути пешком и добрался до кратера. Два года назад вулкан извергался, а теперь молчал, лишь газы выходили из сильно измененного извержением кратера. Через день с тем же гидом взошли на соседнюю гору — Монте-Сомму и наблюдали курящийся Везувий сбоку. В результате «порядочно устал и набрал столько материала, что не успею уложиться», — сообщает Наталии Егоровне. Еще бы не устать — проделал пешком 25 километров по солнцу и без дороги.
Из Неаполя вместе с собранной коллекцией минералов отправился пароходом. Путешествие неспешное. Судно шло медленно, заходя во все крупные и мелкие порты Италии и Греции. Но вот, наконец, он в Афинах. Пока пароход стоял в Пирее, отправился поездом в северный Пелопоннес. Он уже видел с борта парохода южную часть полуострова — бесплодную и выжженную солнцем. Теперь попал в страну виноградников и масличных садов.
Обратная дорога от Олимпии до Афин заняла 12 часов и вызвала множество впечатлений. «И странную смесь составляли идеи и мысли, возбужденные чтением и видением нового, — пишет жене. — Удивительны здесь красные закаты и восходы солнца, странная растительность, контуры ландшафтов. В первый раз видел красивое фиолетовое море и ярко-синие светлые дали»12.
Не он первый поражался обилию красок и особому освещению здесь, в Греции. Может быть, и цивилизация расцветает только там, где много света, где можно после пятидесяти лет видеть все без очков и где такие краски? В Москву успел как раз к началу семестра 2 сентября.
Итак, в России начались первые радиевые исследования. Вернадский организовал в академии Радиевую комиссию. В нее вошли геологи Карпинский, Чернышев, физик князь Б. Б. Голицын, ученые других направлений. На первом же заседании прочитал большую записку «О необходимости исследования радиоактивных минералов в Российской империи». Как всегда, ставил проблему не утилитарно, а широко — исторически и теоретически.
И уже от имени академии комиссия обратилась в правительство с ходатайством выделить Вернадскому семь тысяч рублей на исследования. Вскоре действительно три министерства отпустили на эти цели даже не семь, а десять тысяч рублей. Правда, выдавали их с разными проволочками и по частям.
Вернадский пытается сразу придать делу международный масштаб. В январе 1910 года он едет на несколько дней в Париж. Встретившись с Альфредом Лакруа, просит познакомить его с Марией Кюри и с учрежденным для нее Институтом Кюри.
Лакруа привел его в институт, но мадам Кюри они не застали. Познакомился только с ее заместителем Дебьерном, с которым эта хрупкая женщина — великий экспериментатор — только что получила первый металлический радий. «Это живое учреждение, — пишет Владимир Иванович жене, — ютящееся в небольших ничтожных комнатах, работает 19 человек, большей частью иностранцы»13. Но вскоре институт должен вселиться во вновь строящееся для него здание в Латинском квартале.
Он рассчитывал договориться о геологических съемках и создать международную карту находок радиоактивных минералов, но это, к сожалению, не удалось. Лакруа, к тому времени член Парижской академии наук и профессор Национального музея естественной истории, обещал, правда, поддержку, но энтузиазм друга не внушал больших надежд — не хватало средств и специалистов.