Верная Рука
Шрифт:
— Ты знал Инчу-Чуну, моего отца? — спросил Виннету.
Казалось, он размышлял — признать это или не признать. Наконец ответил:
— Да, я его знал, я видел его однажды или дважды, и ты — его подобие.
Голос Кольма Пуши звучал мягко и одновременно сильно, решительно, он был еще звонче, еще богаче оттенками, чем у апача, но высоким, почти, как у женщины.
— Да это я — Виннету, ты узнал меня. А тебя зовут Кольма Пуши?
— Знает ли меня Виннету?
— Нет. Я даже не видел тебя ни разу. Я угадал это. Разрешит ли нам Кольма Пуши, о котором мы всегда слышали только хорошее, сесть с ним рядом?
Индеец
— И я тоже слышал много хорошего о Виннету. Я знаю, что часто с ним бывает один бледнолицый, никогда не совершивший ни одного дурного дела, и зовут его Олд Шеттерхэнд. Это тот бледнолицый?
— Да, это он, — сказал Виннету.
— Тогда садитесь рядом и будьте гостями Кольма Пуши.
И он протянул нам руку, которая показалась мне необычайно маленькой.
— Мы здесь не одни. Наши спутники ожидают нас за камнями у воды. Можно ли им подойти сюда?
— Великий Маниту создал землю для добрых людей. Если здесь места хватит для всех, то приведи их сюда.
Я пошел за ними.
С другой стороны в каменной гряде был довольно широкий проход, которым мы на этот раз и воспользовались. Когда мы вошли в круг, то увидели Виннету и Кольма Пуши, сидящих друг подле друга под деревом. Кольма Пуши посмотрел на нас выжидательно. Его взгляд скользил по нашим спутникам с любопытством, какое обычно выказывают по отношению к незнакомым людям, задерживаясь на короткое мгновение на каждом из нас; когда он миновал Апаначку, то вдруг вернулся и остановился на нем, как зачарованный. Кольма Пуши толчком оторвался от земли, словно под действием невидимой силы; не опуская глаз ни на секунду, он сделал несколько шагов к Апаначке и остановился, следя за каждым движением молодого индейца с неописуемым напряжением. Потом быстро подошел к нему совсем близко и спросил, почти заикаясь:
— Кто, кто ты? Скажи, скажи мне!
— Я — Апаначка, прежде вождь найини-команчей, а теперь канеа-команчей, — ответил наш друг.
— И что ты ищешь здесь, в Колорадо?
— Я направлялся на север, чтобы посетить священную каменоломню, но встретил Виннету и Олд Шеттерхэнда, а они шли в горы. Я изменил свой путь и последовал за ними.
— Уфф, уфф! Вождь команчей! Этого не может быть, не может быть!
И он уставился на Апаначку так пристально, что тот не выдержал и спросил:
— Ты знаешь меня? Ты меня когда-то уже видел?
— Я должен был, должен был тебя увидеть! Ведь это уже было во сне, во сне моей давно минувшей юности!
После этих слов он успокоился, словно выплеснув наконец что-то давно его терзавшее, и протянул вождю руку со словами:
— Будь тоже моим гостем! Сегодня такой день, какой редко бывает.
Он снова повернулся к Виннету, рядом с которым сидел теперь я, и, не переставая следить глазами за Апаначкой, вернулся на свое место. Выражение его лица при этом было таким мечтательным, что, казалось, он снова был в «снах своей юности». Подобное поведение редко встречается среди индейцев, и оно не осталось незамеченным. Не ускользнула его странность и от нас с Виннету, но мы ничем этого не показали, настолько озадачила нас эта сцена.
Лошади были отправлены на водопой и затем пастись в траве. Двое наших собрали сухого хвороста
Мы сидели, расположившись большим кругом, в центре которого горел огонь. Потом мы вынули свой провиант и предложили Кольма Пуши присоединиться к нам, полагая, что у него нет вообще никакой еды.
— Мой брат ведет себя как друг Кольма, — сказал он. — Но я тоже могу дать ему мяса, оно очень сытное.
— Откуда у тебя мясо? — спросил я.
— Его помог мне добыть мой конь.
— Почему ты не привел его сюда?
— Потому что я не собирался здесь оставаться, а хотел двигаться дальше. Мой конь находится там, где для него безопасней, чем здесь.
— Ты не считаешь это место безопасным?
— Для одного человека — нет, но вас много, и вы выставили караул. Вам нечего бояться.
Я бы охотно продолжил обсуждать эту тему, но он вел себя все же как не слишком разговорчивый человек, и я отказался от дальнейших вопросов. Он спросил, куда мы движемся. Когда же узнал, что целью нашего путешествия является парк Сент-Луис, то стал еще молчаливее, чем был раньше. Это нас не поразило и не обидело. На Диком Западе по отношению к людям мало тебе знакомым надо быть еще более осторожным, чем где бы то ни было в другом месте. Только Дик Хаммердал был недоволен тем, что мы так мало узнали от странного индейца, ему не терпелось выяснить побольше, и он спросил в своей обычной, располагающей к доверию манере;
— Мой краснокожий брат слышал, что мы пришли из Канзаса. Позволено ли будет нам узнать, откуда пришел он сам?
— Кольма Пуши приходит отсюда и уходит туда. Он как ветер и может выбрать любой путь, — последовал весьма загадочный ответ.
— И куда он пойдет отсюда?
— Сюда и туда, смотря куда направится его конь.
— Well! Или сюда, или туда — какая разница! Ладно, но человек должен по крайней мере знать, куда скачет его конь? Или нет?
— Если это знает Кольма Пуши, то другим знать не обязательно.
— Ох! А для меня нельзя сделать исключение?
— Нет.
— Что ж, сказано откровенно. Однако и грубо! А ты, Пит Холберс, старый енот, этого не нахо…
Только тут он заметил, что Пита нет рядом, и проглотил последнее слово. Кольма Пуши сказал строго:
— Бледнолицый, которого зовут Хаммердал, назвал меня грубым. Но разве учтиво — желать, чтобы я открывал рот, когда я хочу держать его закрытым? Толстый человек, кажется, плохо знаком с Западом. Здесь всегда лучше, чтобы никто не знал, откуда человек идет и куда. Кто молчит о цели своего путешествия, тот не спешит к опасности, может быть, ожидающей его там. Хаммердал в его годы мог бы уже понять это.
— Спасибо, — смеясь, ответил тот, получив такую строгую отповедь. — Жаль, ужасно жаль, мистер Кольма Пуши, что вы не школьный учитель! У вас есть для этого все способности! Впрочем, я ничего дурного не имел в виду. Вы мне чрезвычайно понравились, и я буду только рад, если ваш путь совпадет с нашим. Вот почему я спросил.
— Что мой толстый белый друг не подразумевал ничего дурного, я знаю, иначе бы я вообще ничего ему не ответил. Совпадут или нет наши пути, выяснится само собой, а потом уже я решу, идти ли мне с вами вместе. Хуг!