Верность
Шрифт:
Шанхай, Киукианг роуд, 14».
Прочитав и удивленно подняв брови, лейтенант аккуратно спрятал листок в конверт и положил его на стол. Чокнувшись со своим собеседником, он залпом выпил джин и, не закусывая, спросил:
– Вы, конечно, говорите по-русски?
– Конечно, говорю, – ответил «инженер» с невозмутимым видом.
– Письмо верните вашему командиру. Ответ будет по почте.
– Отрицательный?
– Как вам сказать? Я ещё не решил. Надо подумать. Что, собственно, он мне может предложить?
– По-моему, вам всем уже предложена амнистия на совершенно ясных условиях.
– Все её отвергли.
– А вы лично?
– Повторяю, я ещё не решил…
Доев яичницу с ветчиной, традиционный английский завтрак, налив последние рюмки, Дрейер заключил:
– Очень приятно было с вами познакомиться. Передайте вашему командиру, что он должен быть счастлив, имея в подчинении таких пронырливых офицеров.
Беловеский церемонно поклонился.
– Он-то счастлив. Хотелось бы этого же пожелать и вам, господин лейтенант, – улыбнулся штурман.
Выйдя из ресторана и вежливо приподняв шляпы они пошли в разные стороны.
Расставшись с Дрейером, Беловеский повернул к воротам доковой территории, чтобы встретиться с Глинковым, который «обеспечивал» его визит на «Магнит». Наблюдая за происходящим, он должен был в случае необходимости поднять тревогу.
По неметеной, грязной улице бежали кое-как прикрытые рикши и носильщики с бамбуковыми коромыслами на плечах. Холодный порывистый ветер нёс пыль и обрывки бумаги. Глинков стоял на углу и за кем-то наблюдал.
– Что там, Павел Фадеевич?
– Смотрите, какая пара: Ходулин и Ипподимопопуло. Прощаются, ручки жмут. Сейчас спросим, о чём это они беседовали.
И Глинков решительно пошел к воротам. Ходулин, в бушлате с красной звездочкой в бескозырке, на ленточке которой золотилась надпись: «РКК «Адмирал Завойко», подошел, улыбаясь:
– Знакомого встретил. В двадцатом году играли в теннис. Тогда он наш был.
– Наш, говоришь? – вспыхнул фельдшер. – Вывший и будущий белогвардеец! Много таких «наших» тогда служило. Он меня на Полтавскую тащил!
– Да что вы! Я не знал.
– Ну ладно, – вмешался штурман, – это всё было. А что он сейчас говорит?
– Да разное. Между прочим, жалеет, что попал к белым. Ведь вместе с Раскольниковым учился.
– Вместе-то вместе. А вот выучились разному: Раскольников свободу защищает, а этот грек – контрреволюцию. Значит, жалеет?
– Жалеет.
– Почему же к нам не идет? Ведь об амнистии знает.
– Поздно, говорит, менять курс.
– Лучше поздно, чем никогда.
– Нет, Михаил Иванович, – не согласился Глинков, – для него, пожалуй, поздно. Я лично его простить не могу.
– А этого и не требуется. В постановлении ВЦИКа ясно сказано об условиях амнистии. Но, похоже, Павел Фадеевич, в это постановление не только белогвардейцы не верят…
Глинков обиженно замолчал. Сели в трамвай и поехали на корабль.
124
На диване в каюте командира сидел только что вернувшийся с берега старший офицер и, пока Клюсс брился, докладывал ему, что вчера у него в гостях был Дрейер, командир «Магнита».
– Насколько я понял, Александр Иванович, он в смятении. Со Старком идти дальше не хочет. Спрашивал у меня совета, как быть.
– Что же вы ему посоветовали? – донеслось из-за занавески.
– Об амнистии напомнил и спросил, почему он не отвечает на ваше письмо.
– А он?
– Говорит, что переговоры о сдаче корабля для него неприемлемы. Ссылается на офицерскую честь. Вот если бы вся флотилия… Просил меня узнать, может ли он сам вернуться в Россию.
– Так ведь после первого января он будет вне закона. В постановлении ВЦИКа ведь так написано?
– Так, Александр Иванович, но он этому не верит. Выйдя из-за занавески, Клюсс рассмеялся.
– Действительно, смятение умов. В амнистию не верят и в то, что будут вне закона, также не верят. А в Старка и Гроссе верят. Почему бы это?
– Не знаю, Александр Иванович. По-моему, нужно время, чтобы им все это переварить.
– Времени, Николай Петрович, нет. Старк тоже понимает, что делается у них в умах, и на днях уведет их отсюда.
Отпустив Нифонтова и написав коротенькое письмо командиру канонерской лодки «Улисс», Клюсс послал за штурманом.
– Ведь вы плавали со Степановым, Михаил Иванович? Попробуйте с ним поговорить. Он тоже стоит в доке. С Дрейером получилось у вас неплохо. Вчера он у Николая Петровича был, жаловался на свою судьбу, просил совета…
– Попробую, Александр Иванович. Но Степанов слишком прямолинеен. Пехотный офицер, Владимировское училище окончил.
– Всё-таки попробуйте. Как было бы просто: после выхода из дока отбуксировали бы «Улисс» на рейд Кианг-Нанского арсенала, и баста. Только действуйте осторожно и ничего лишнего не говорите. На корабль ни в коем случае не ходите. Могут взять заложником.
– Не возьмут, Александр Иванович. У меня кольт, – возразил штурман с озорной улыбкой.
– Если вас убьют, это ещё хуже. Так помните: на палубу «Улисса» вступать запрещаю. Поняли?
– Так точно, понял, – отчеканил штурман, не согнав с лица улыбки. – Разрешите идти?
125
…Нина Антоновна вышла в вестибюль вся в черном, с томно-печальным выражением лица. Схватив, как всегда, Беловеского за обе руки и без улыбки взглянув в его смеющиеся глаза, упрекнула: