Верность
Шрифт:
Глинков, так звали фельдшера, предложил идти в порт вместе.
– Как у вас, на «Олеге», матросы идут за офицерами? – спросил он дорогой.
– Этого я бы не сказал, – ответил Беловеский, – резолюции за войну до победного конца, конечно, проходят, но и у нас соображать начали. Только крестьянские настроения сильны: все к земле рвутся. А до конца с офицерами никому не по дороге: они ведь в большинстве сынки помещиков.
Распрощавшись, решили встретиться на другой день. Но встреча не состоялась: утром «Олег» внезапно ушел в Гельсингфорс…
Здесь, в кают-компании, Глинков откровенно рассказал о своих злоключениях во Владивостоке. Он был оставлен работать в подполье и по заданию партийного комитета готовил угон к партизанам катеров Военного порта. Его узнал дежуривший у западных ворот «далмат» – вольнонаемный сторож. Задержали его тут же у ворот офицеры, вызванные со стоящей у пирса канонерской лодки «Улисс». В тюрьме держали долго, несколько раз водили в контрразведку на Полтавскую. Допрашивая, били, допытывались, зачем ходил в порт, не еврей ли он. Объяснениям, что он пришел повидаться со старыми сослуживцами и поискать себе какой-нибудь работы, не верили, подозревая в нем подпольщика-связного. А после того как были угнаны в Ольгу к партизанам катера «Амур» и «Павел V», посадили в одиночку и хотели расстрелять.
Спасла его подпольная партийная организация. Через подставных лиц выкупила у контрразведки за 500 иен с условием, что после освобождения он в 48 часов покинет территорию «Приамурского правительства». После выкупа две подпольщицы-комсомолки провели его на квартиру мистера Юинга, преподавателя английского языка, купили билет на пароход, идущий в Шанхай, посоветовав искать приюта на «Адмирале Завойко». Таково было решение подпольного ревкома.
Павловский приезду Глинкова искренне обрадовался. Вот и кончилось его партийное одиночество. Теперь на корабле кроме него будет член партии, прошедший большую школу политической и подпольной работы. Глинкова он знал, несколько раз встречался с ним на совещаниях у комиссара Сибирской флотилии и теперь решил попросить у него помощи.
– Мы все очень рады вашему появлению на судне, – сказал он, протягивая Глинкову руку, – а мне необходимо поговорить с вами по целому ряду вопросов.
– Пожалуйста, товарищ Павловский, я готов, – просто ответил Глинков, поднимаясь
В каюте комиссара они пробыли до ужина. Павловский рассказал Глинкову о том, что в течение года произошло на посыльном судне.
– Основной ваш промах заключается в том, что вы до сих пор в одиночестве, – сказал Глинков. – Ещё год назад следовало создать на судне группу сочувствующих и, опираясь на неё, развернуть партийную работу среди экипажа. Но и сейчас время ещё не упущено.
– Я прошу вас, Павел Фадеевич, начать эту работу.
– Хорошо. Пусть это будет моим первым партийным поручением на судне, – согласился Глинков.
84
О прибытии Глинкова Нифонтов сейчас же написал командиру письмо-рапорт в госпиталь. Радовался подкреплению экипажа надежным офицером и просил зачислить его на должность судового врача вместо арестованного Полговского, которому «не предъявлено до сих, пор никакого конкретного обвинения, хотя он сидит уже десять дней».
Письмо это в запечатанном конверте он отдал Павловскому, подумав: «Как кстати приехал Глинков. Настоящий революционер, балтиец. Не чета нашему комиссару. Вот, заслуженный большевик, а прежде всего явился ко мне, к старшему офицеру».
Когда комиссар уехал, Нифонтов сказал штурману:
– Как-то странно, командир уже девять дней в госпитале и до сих пор мне ничего не пишет. Это так на него не похоже. Можно подумать, что он вывихнул не ногу, а руку. Нет, тут что-то не так.
Наконец после обеда с берега подошла шампунька с комиссаром и командиром. Приняв рапорт, Клюсс легко взбежал по трапу на верхнюю палубу. Едва поспевавший за ним Нифонтов осведомился:
– Как ваша нога, Александр Иванович?
Вопрос звучал смешно после прыткости, продемонстрированной командиром на двух трапах. Окружившие его офицеры улыбались. Клюсс подмигнул:
– Прежде всего, товарищи офицеры, прошу меня извинить. Обстановка вынудила меня почти десять дней вас дурачить. Я совершенно здоров, и никакого вывиха не было. Просто я должен был совершенно секретно съездить в Пекин.
Все весело переглянулись, только Нифонтов обиженно надул губы и отвернулся. Спускаясь вниз в свою каюту, он подумал: «Кто же на самом деле командовал кораблем? Комиссар? Штурман? Может быть, комиссар и штурман вдвоем? Кто угодно, только не я. Сидел здесь безвыездно только для представительства… Да, незавидное у меня положение!»
За ужином в кают-компании командир сказал офицерам:
– Всех вопросов, касающихся нашего корабля, пока решить не удалось. Но сделано главное: китайские власти признали, что «Адмирал Завойко» – военное посыльное судно, находящееся в распоряжении миссии. Мы получили постоянный, утвержденный Агаревым кредит в здешней конторе Центросоюза. Это избавит нас от финансовых затруднений.
– А как там смотрят на Хрептовича, Александр Иванович? – спросил Григорьев.
– Китайцы боятся сунуться в Международный сеттльмент, а белоэмигранты свили своё гнездо именно там. Но я получил указание: на китайской территории с белоэмигрантами не церемониться, на палубе нашего корабля действовать оружием, брать пленных и передавать их китайским властям, которые обещают их судить как бандитов.
– А как с арестованными? – спросил Нифонтов.
– Арестованных придется держать на корабле. Отправить их в Читу нельзя.
Заключая беседу, Клюсс сказал:
– Так вот, товарищи. Наше положение несколько упрочилось, но уйти отсюда мы не можем. Да и некуда. А стоянка в Шанхае требует выдержки, постоянной бдительности и боевой готовности.
После ужина в каюту командира пришел Нифонтов:
– Прежде чем съехать на берег, Александр Иванович, я хотел поговорить с вами о Полговском. По-моему, мы незаконно держим его под арестом.
Клюсс вопросительно улыбнулся:
– Как это незаконно? Устав предоставляет мне это право. А по-вашему, оснований для ареста нет?
Нифонтов сделал серьезное лицо.
– Ведь он практически ничего не сделал, Александр Иванович. Только разговоры, да, пожалуй, ещё хранение оружия на борту.
Клюсс тоже стал серьезным.
– Не сделал потому, что не успел сделать, а не потому, что не хотел или не мог. Как же его после этого не держать под арестом? Что же тогда, по-вашему, с ним следует сделать?