Верность
Шрифт:
Хохот замолк. Все сочувствовали Попову. Дочка была невестой удачливого охотника Сушкова, сопровождавшего на «Адмирале Завойко» командорскую пушнину в Петропавловск и успевшего всем понравиться.
Деловой и выдержанный Кичин подошел к вопросу совсем с другой стороны:
– Ешли оштрова штали японшкими, нужно требовать ш микадо дешать мильенов.
Опять грянул хохот: слушатели были в восторге от его наивной уверенности, что японцы заплатят. Подошел стоявший на вахте Глинков.
– Чего смеетесь? Если острова забрали, придется силой их отбивать, а это не шутки!
Подошедший комиссар успокоил:
– Все это слухи. Толком и белоэмигранты ничего не знают. Пока не будет подтверждения, нечего об этом и говорить. Наше правительство заявит протест. Вот тогда всё будет ясно.
– Стать к борту! – раздалась команда. Над притихшей рекой полились протяжные звуки русской зори. Им вторили трубы китайских горнистов со стоявших рядом крейсеров. Это был привычный ритуал спуска военного флага, но сегодня в этих рыдающих звуках была неприкрытая печаль. «Неужели Командоры для нас потеряны? – думал каждый, снимая фуражку по команде «Флаг спустить». – Японец сейчас силен».
Было уже темно, когда к кораблю с берега направилась шампунька. Штурман вернулся с берега с объемистым свертком в руках.
– Что это вы купили, Михаил Иванович? Кажется, книги?
– Ничего не покупал, Николай Петрович. Эти книги мне подарили.
– Все она?
– Все она.
– Наверно, захватывающий французский роман?
– Совсем не роман. Только что вышедшее в свет «Admiralty Manuel of Navigation».[48] –Штурман развернул сверток. – Вот, пожалуйста, посмотрите.
Нифонтов перелистал книги:
– Прекрасно издано. Какие четкие чертежи! Отличные фотографии, особенно облака… Теперь вы всех английских штурманов заткнете за пояс.
Штурман сделал вид, что не замечает иронии, и взял тон опытного педагога.
– Навигацию, Николай Петрович, по книге изучить нельзя. Хотя хорошая книга, конечно, большое подспорье. И не только английская или французская. Я предпочел бы русских авторов, Шейковского или Матусевича, например. Но в Шанхае их не купишь.
– Да и не только в Шанхае. В России сейчас вся бумага идет на политическую литературу.
– Не думаю, что вся, – улыбнулся штурман.
– Но почему на заглавных листах нет дарственной надписи?
– Она в моём сердце.
– Вот видите! А вы недавно объявили, что у вас нет сердца.
Все рассмеялись, штурман встал:
– Разрешите идти переодеться, Николай Петрович?
Нифонтов разрешил. Когда штурман снова появился в кают-компании, чтобы принять участие в чаепитии, старший офицер спросил:
– О Командорах ничего не слыхали, Михаил Иванович? Что их японцы заняли?
– Не слыхал. В сегодняшней «Шанхай Дэйли ньюс» ничего об этом нет. Наоборот, сообщается о заявлении японского дипломата в Вашингтоне, что Япония в этом году выведет свои войска с нашей территории. Оставит их лишь на Сахалине, до «урегулирования николаевского инцидента». О Командорах, наверно, утка. Уж кто-кто, а американцы бы об этом первые узнали…
– У Григорьева заболела жена, и я отпустил его на берег до завтра. Вам придется отстоять за него «собаку», а я хорошенько высплюсь.
– Побойтесь бога, Николай Петрович! – вмешался старший механик. – Ведь так можно и царствие небесное проспать. От обеда до ужина вы все время спали.
Нифонтов сложил губы трубочкой:
– Вы ошибаетесь, я не спал, а читал.
– И при этом храпели так, что в коридоре было слышно.
– Это у меня такая привычка, Петр Лукич: когда я читаю, обязательно храплю.
Штурман и механик засмеялись.
91
В полночь, сменив Глинкова, Беловеский вступил на вахту. На темном небе застыли свинцовые тучи. В просветах ярко сияли звезды. Дул слабый теплый ветерок. Вдали за Шанхаем полыхали зарницы. На мгновение небо освещалось дрожащими голубоватыми вспышками, резко обрисовывался зазубренный контур горизонта, черепичные крыши строений, мачты и трубы крейсеров, цилиндрические резервуары «Стандарт ойл» у поворота реки.
Гроза бушевала где-то далеко над просторами Янцзы, и грома слышно не было.
Коротая вахту, штурман прохаживался со шканцев на бак и обратно, разглядывал силуэты барж и сампанов, проносившихся по темному коридору никогда не засыпавшей реки.
Вот пробили склянки.
– Фу!.. Фу!.. Фу!.. – раздалось на стоявших рядом крейсерах, как только замер звон рынд. Это по порядку номеров перекликались китайские часовые и вахтенные, давая знать, что они не спят и бдительно несут службу. «Неплохой обычай», – подумал штурман, вспоминая, что в старину в русской армии часовые тоже перекликались по ночам возгласами «слушай!».
На палубу вышел Глинков. Штурман подошел:
– Чего не спите, Павел Фадеевич?
– Нервы. Тюрьма из головы не выходит. Переживут ли оставшиеся там товарищи этот кошмар?
– Чего это вы? Не узнаю балтийского подводника.
– Вы вот никогда в тюрьме не сидели.
– Представьте, сидел. Не в тюрьме, правда, а на гауптвахте, но в ожидании расстрела…
– Не знал. Вы об этом никогда не рассказывали.
– Разве всё расскажешь!.. Веронал принимали?
– Я, Михаил Иванович, в лекарства не верю. Они или безвредны, или медленно действующий яд. Помните, кажется, Лев Толстой пишет: «Несмотря на то, что его лечили самые дорогие доктора и пичкали самыми дорогими лекарствами, его здоровый организм взял верх и он выздоровел». За дословность цитаты не ручаюсь, но смысл как будто такой.
– Помню, доктор, как будто именно так… Только что же вы не верите в свою профессию? Лев Толстой другое дело, но вам это не к лицу.
– Товарищ вахтенный начальник! К нам паровой катер! – закричали с мостика.