Верность
Шрифт:
– Никто вас ни в чём не подозревает, Яков Евграфович. Можете быть свободны.
Когда офицеры ушли, Клюсс обратился к комиссару:
– Давайте спокойно разберемся в происшедшем. Что произошло сегодня ночью? Нападение? Нет. Была попытка освободить Полговского. Причем при помощи муниципальной речной полиции.
– Но, Александр Иванович! Я лично видел на полицейском катере Хрептовича, переодетого в форму английского солдата. С винтовкой и патронами! Конечно, там были и ещё белогвардейцы, но они не показывались.
– Не так давно Хрептович вступил в шанхайский волонтерский корпус – вот что значит эта форма. Если он был на катере, то не как главное действующее лицо, а лишь в качестве проводника и переводчика,
– А кто главное лицо?
– Как кто? Начальник речной полиции. Но здесь не его епархия, да и корабль военный. Поэтому он действовал очень нерешительно. А наш вахтенный начальник, наоборот, действовал решительно и разумно. Только не вздумайте его хвалить.
– Почему?
– Неужели вы не знаете Беловеского? К счастью, всё хорошо кончилось. А если бы произошла стычка? Был бы международный скандал. Нас бы интернировали и могли даже судить. Все усилия сохранить в Шанхае военный корабль Дальневосточной республики пропали бы даром из-за какого-то арестованного фельдшера.
– Но у нас же договоренность с китайскими властями!
– Мы и перешли сюда, имея в виду эту договоренность. Если бы мы стояли на прежнем месте, в водах Международного сеттльмента, позиция Меллауса была бы гораздо тверже и неизвестно, что бы ещё получилось. Но должен вас разочаровать: сейчас к Шанхаю тянется лапа «мукденскбго тигра». Хо Фенг-лин ведь давнишний вассал Чжан Цзо-лина. Чтобы отрубить эту лапу, нанкинцы и хотят занять Наньдао, прогнать или убить Хо Фенг-лина. Это и вызвало вчерашний переполох. А Чжан Цзо-лин – ставленник японцев. Его вассалы, дай им полную власть, нас защищать не станут.
– Что же, по-вашему, следовало делать, если бы полиция ворвалась на корабль? Выдать им Полговского?
– Ни в коем случае! После такого прецедента нас бы перестали считать военным кораблем. Нужно было арестовать на борту весь полицейский наряд, применив, если бы потребовалось, физическую силу. А утром передать арестованных китайским властям. Это был бы конец карьеры Меллауса, а для китайцев весьма приятный и полезный для будущего урок.
– А если бы они стали стрелять?
– В это, знаете, я не верю. Угрожать оружием, может быть, и стали бы, но, так же нерешительно, как тот китайский пехотинец, которого разоружил Ходулин. Их так же легко было бы разоружить, если действовать решительно. Вот это и надо внушить всем!
– А как же с Григорьевым и Нифонтовым?
– Наши офицеры, да и матросы, Бронислав Казимирович, ездят на берег. У Нифонтова, Григорьева и у меня в Шанхае жены и дети. У других – знакомые. Берег через жен и знакомых неизбежно влияет на их настроения, а иногда и на действия.
– Этого не должно быть.
– Не должно быть, но это всегда было, есть и будет. Вот смотрите, приходит знакомый: «Николай Петрович дома?» – «Нет, он сегодня не будет, он на корабле». Значит, Клюсс сегодня ночует дома, заключает знакомый… Прибегает знакомая: «Ах, какой ужас! В городе будет резня! Бедняжка, вы одна в китайском квартале! Кто вас и ребенка защитит от этих варваров? Вызовите мужа, напишите ему, что вы заболели. Пусть за него кто-нибудь из холостяков постоит на вахте». Сидит знакомая и ждет, пока не придет муж. А раз приехал, можно от его имени и по телефону позвонить. Видите, как это просто?
На лице командира хитроватая улыбка. Комиссар тоже улыбнулся:
– Значит, вы уверены, что не Григорьев звонил. Кто же тогда?
– Не всё ли равно кто? Ясно только, что не Григорьев. Человек он скромный и очень честный. Как можно такому офицеру не верить?.. Одно плохо – нерешительный очень.
– А Нифонтов?
– А Нифонтов, Бронислав Казимирович, прошлой ночью вел себя, как и подобает старшему офицеру в отсутствие командира. Достоинства своего не уронил и никаких оплошностей не сделал.
– Напрасно он Григорьева на берег отпустил. И со мной это не нашел нужным согласовать.
– Может быть. Но в результате на вахте оказался штурман – хороший вахтенный начальник. Григорьев, вследствие недостаточного знания английского языка, мог бы и растеряться, и инициатива перешла бы к часовому у флага. Кто тогда стоял? Губанов? Этот запросто мог выстрелить. А там и пошло…
– Пожалуй, вы правы, – согласился комиссар.
– Ну а теперь я должен ехать к харбор мастеру и заявить решительный протест по поводу действий его речной полиции, – сказал командир.
95
Харбор мастер Шанхайского порта немедленно принял Клюсса. Это был седой благообразный англичанин лет шестидесяти с красным, обветренным лицом и ухватками старого капитана-парусника. Его давно интересовал русский корабль – белая паровая яхта, прибывшая с Камчатки и отказавшаяся идти во Владивосток. Говорят, прошлой ночью на ней был бунт. Интересно, как справился со своей командой русский командир? Ещё год назад, при первой встрече, он показался смелым и решительным. Вот такие прежде плавали здесь на русских военных парусниках.
В те далекие времена бунтовщиков вешали на реях. Теперь другие порядки. Их лишь сажают в тюрьмы. Корабли обзавелись высокими дымовыми трубами, обросли броней, с их мачт исчезли паруса, а с палуб Iron men of wooden ships.[55]
Русский командир вошел в полной форме, молча поклонился и, звякнув саблей, сел в предложенное ему кресло. На лице – сдержанный гнев.
– Насколько мне известно, сэр, – начал он без обычных приветствий, – речная полиция находится в вашем подчинении?