Верность
Шрифт:
Комиссар несколько смутился:
– Я имел с ним разговор. Он не хочет вступать в партию. Отрицает необходимость партийной дисциплины в той форме, как мы её понимаем. Хочет по любому вопросу иметь своё собственное мнение. Признает только формальную военную дисциплину и офицерскую честь.
– Да, он такой. К нему особый подход нужен.
– А командир? Клюсс показал себя преданным Советской власти и справедливым человеком. Ты с ним говорил?
– Небольшой разговор имел. Создание партгруппы, или, как я ему назвал, группы сочувствующих, он одобрил. Но когда я спросил, думает ли он сам вступить в эту группу, он сказал, что Программу партии большевиков знает лишь понаслышке. Считает, что нужно сначала её хорошенько изучить, почитать партийную литературу. Вот, говорит, вернемся во Владивосток, тогда уж окончательно и решу этот вопрос…
Организационное собрание партгруппы провели в тот же день, после ужина, в каюте комиссара.
– В тесноте, да не в обиде, – заметил Павловский, рассаживая вошедших, – здесь мы можем поговорить без посторонних.
Действительно, было тесно и душно, но этого никто не замечал. Все были серьезны и сосредоточенны. Секретарем выбрали матроса Дойникова, рядом стал Глинков, взявший на себя роль председателя. Все остальные сели на диван.
– Так вот, товарищи, – начал Глинков, – сегодня мы собрались для того, чтобы организовать на корабле коммунистическую ячейку: один член партии, один кандидат и четверо сочувствующих. Конечно, если бы у нас было побольше коммунистов, мы бы просто избрали наших сочувствующих товарищей кандидатами в члены партии. А теперь придется ждать возвращения во Владивосток. Но это дела не меняет. С сегодняшнего вечера мы будем смотреть на наших сочувствующих как на большевиков и требовать с них больше, чем с беспартийных. Потому что большевик – это пример для всех и во всём…
Он сделал паузу и затем продолжал:
– Каковы задачи нашей партячейки? Первая и главнейшая Задача – сберечь корабль для Советской власти, привести его в родной порт под красным флагом. Эта задача требует неусыпной бдительности, постоянной готовности с оружием в руках отразить любое нападение контрреволюционеров. Но каждый из нас должен помнить, что контрреволюция может действовать не только оружием, но и недобрым словом. Мы не раз уже слышали на судне различные суждения, враждебные Советской власти. Всем подобным разговорам коммунисты должны давать немедленный решительный отпор. Никакого спуска вражеским болтунам!..
Из этой задачи вытекают и все остальные. Прежде всего надо широко разъяснять экипажу положение в Советской России и те задачи, которые ставит сейчас перед нами Коммунистическая партия и её вождь товарищ Ленин. Необходимо добиться, чтобы каждый на судне не только знал, но и глубоко верил в правоту Советской власти, что это его власть, которую он должен защищать до последней капли крови. А для этого необходимо самим быть политически грамотными. У комиссара есть очень нужная нам книжка – «Азбука коммунизма». Эту книжку мы должны изучить от корки до корки. Политическую учебу будем проводить раз в неделю.
– Одной «Азбуки коммунизма» мало, – вступил в беседу Павловский. – Я просил командира организовать с командой общеобразовательные занятия. Учителями будут офицеры. Штурман, например, берется читать алгебру и геометрию. Все члены нашей партячейки должны сами прилежно учиться и товарищам помогать. Но, кроме того, и это главное, все должны понять и всегда помнить: каждый коммунист должен крепко хранить партийную тайну и даже под пытками не выдавать её врагу. Такой тайной у нас на корабле, до возвращения его во Владивосток, является состав нашей партячейки и даже само её существование. Все, что говорится на собраниях, все постановления. Словом, вся её деятельность. Поэтому в протоколах партсобраний не должно быть ни одной фамилии. Всем присваиваются номера: Шейнину – помер первый, Дутикову – номер второй, мне – номер третий, Дойникову – номер четвертый, Глинкову – номер пятый, Губанову – номер шестой. А теперь пусть каждый скажет, что он думает, на что следует обратить внимание, что ему непонятно… Прошу вас, номер четвертый.
– Все ли в ячейке пользуются одинаковыми правами? – спросил Дойников.
– Какие права вы имеете в виду?
– Ну, говорить. Доказывать своё мнение. Если, например, не согласен.
– Все могут высказываться и спорить, доказывать свою правоту, – разъяснил Глинков, – но когда большинством голосов решение принято, все обязаны ему подчиниться и проводить его в жизнь.
– А если кто и тогда не согласен?
– Это уже нарушение дисциплины, товарищи, и за это на виновных накладываются взыскания: выговор, строгий выговор, исключение из партии, наконец. Это самое тяжелое наказание для коммуниста. И об этом каждый должен знать… Но сейчас главное – наша общая линия здесь, в Шанхае. Об этом я коротко хочу сказать, но так, чтобы все поняли. Ведь мы здесь в тесном капиталистическом окружении…
Все улыбнулись, но Глинков серьезно продолжал:
– Всякое тут может случиться, и многое уже случилось. Что нам нужно прежде всего? Конспирация, сплоченность, взаимное доверие. Командному составу и беспартийным матросам все мы должны доверять, но не слепо: доверять и проверять. Если возникнут какие-либо подозрения, нужно немедленно сообщать комиссару, выяснять, в чём дело, но дисциплины не нарушать. В свою очередь командир, комиссар и все офицеры должны быть уверены в каждом матросе, знать, что он не подведет…
Собрание затянулось до отбоя. Расходились с таким чувством, будто у каждого прибавилось сил. Партийная ячейка начала жить и работать. «Вскоре каждый на судне почувствует это», – подумал Павловский, ложась отдыхать.
97
Целую неделю Хрептович переживал ночную неудачу. На обратном пути по реке Меллаус ему сказал:
– Я вам поверил, как офицеру. А вы обманом поставили меня в непристойное положение. Уронили престиж полиции. Это вам так не пройдет.
Угроза Меллауса напугала Хрептовича. «Выгонят еще из волонтерского корпуса, – думал он, – тогда легко и место потерять». Менеджер шанхайского отделения «Бритиш стил кэмпани» принял его старшим клерком с условием, что он немедленно запишется волонтером в его роту «Си».
Но менеджер по-прежнему был с ним на короткой ноге, и опасения несколько улеглись. Хрептович решил навестить Гедройца. Рассказал о неудавшейся попытке освободить Полговского, о том, как комиссар «прицелился в него из пистолета». Дымя дешевой сигарой, Гедройц возразил:
– Не всё еще потеряно, Виталий Федорович, не нужно сдаваться. Как это может быть? Держат большевики под арестом ни в чем не повинного человека, а полиция не желает вмешиваться. Нужно поставить этот вопрос перед консульским корпусом.
– Допустим, но к кому обратиться? Начальник полиции считает меня обманщиком. Не хочет даже разговаривать, прямо выгнал. Был я и в консульстве. Чистяков жалеет Полговского, но говорит, что Гроссе бессилен. Сам висит на волоске. Уйдут японцы, займут Владивосток большевики. Тогда и здесь появится советский представитель.
– Вы думаете, уйдут? А армия Приамурского правительства? Ведь это отборные, испытанные войска. И Спасский укрепленный район так сразу не прорвут. Ещё бои будут. До последнего человека наши будут драться, а Владивостока не отдадут. Да и союзники вмешаются, вот увидите… А представитель… Могу вас обрадовать, он уже здесь.