Вернусь, когда ручьи побегут
Шрифт:
Так что упрек дочери попал в самое больное место, намекая Зинаиде Михайловне на жизненный крах. Она начала плакать и, всхлипывая, вопрошала: «В чем я виновата, за что ты меня обвиняешь? Я о вас с Верочкой думала!» Опять пили ненавистный корвалол, опять Вера смотрела на сестру белыми глазами, опять дрожал тоненький седой завиток на материнском виске, а Надино сердце сжималось от жалости и чувства вины. Надя гладила мать по спине, успокаивала, приговаривая «все будет хорошо, ты только не волнуйся», – и тоже плакала. Не плакала только Вера. Немного успокоившись, мать смиренно спросила, вытирая носовым платком мокрое лицо: «Наденька, доченька, ты ведь не пойдешь
Дело было сделано.
Когда Камилова снова заговорила с Надей про работу – «Ты что-нибудь решила?» – Надя уклончиво ответила «я думаю». Рассеянно погрызла ноготь на большом пальце и честно призналась:
– Я с мамой говорила, понимаешь, ну… не пережить ей этого. С тех пор как рассказала ей про гостиницу, каждый день меня лобзиком выпиливает, страдает, плачет. Сил нет смотреть, хоть домой не ходи.
– Переживет! – сказала Александра жестко. – Ей-богу, переживет. Историю тебе одну напомню из твоей личной жизни, помнишь этого… как его звали-то? Валерий Романович… ты тогда тоже думала – «не переживет».
Пару лет назад случился у Нади командировочный роман в городе Севастополе. Познакомились непосредственно в подводной лодке, на монтаже аппаратуры. Он – представитель заказчика, военный, – Наде пришлось тогда сильно понервничать, сдавая свой очередной профессиональный экзамен, – строгий такой был дядька, взыскательный. Но оказался очень даже милый, человечный, заботливый. Когда закончили работу, розы принес, на ужин пригласил, по набережной потом гуляли… Юг, море, красивый город, черные ночи, белый китель… Ну и так далее. Она совершенно очарована была, и седины его Надю не смущали. Так обычно и случалось в Надиной жизни, что «вычисляли» ее именно зрелые, опытные мужчины, давно и безнадежно обремененные семейством с двумя или больше детьми. (У Валерия Романовича их было четверо, один из которых едва вышел из грудного возраста.) Мужчины заставали Надю врасплох. Вот идет Надя Маркова по дороге в английском костюме, в белой блузке, ладная, с сильными икрами, в туфлях на высоком каблуке, деловито так идет, и вдруг из кустов возникает востроглазый охотник, берет ее за руку и рассказывает, как ему несказанно повезло, что он встретил такую женщину на своем жизненном пути, и, пока Надя смущенно слушает, оказывается, что английский костюм уже валяется в придорожной пыли, а она сама барахтается в чьих-то умело-умных руках. Потом охотник исчезает, а Надя еще некоторое время стоит на обочине, перебирая босыми ногами и недоумевая, как это все могло с ней случиться.
Ближе к зиме Валерий Романович возник снова – в качестве командированного на брега Невы. Встретились неожиданно тепло, почти как близкие люди. Его белоснежные усы дивно пахли трубочным табаком. Приятельница дала ключи от квартиры – на все выходные. Надя очень нервничала, ломала голову, что соврать маме. «Значит, так, – сказала Камилова, ударив себя по коленке. – Хватит! Маме скажешь, что ночевать дома не будешь, проведешь выходные с мужчиной». «Открытым текстом?» – ужаснулась Надя. «Открытым текстом!» – подтвердила Александра. «Нет, не могу… Она не переживет». – «Надя, побойся Бога! Тебе тридцать пять лет! Это уже даже не смешно». Надя соображала, лоб ее покрылся бисерным потом. «Я могу провести с ним целый день, а к ночи вернуться, в конце концов…» «Нет! – безжалостно сказала Камилова. – Ты скажешь правду. Или я перестану тебя уважать!» И Александра посмотрела на Надю так, что та поджалась и поняла, что слова Сашины серьезны.
Когда Надя, собравшись с духом, сделала домашним заявление – спокойно, но твердо, Зинаида Михайловна
– Ну пережила же она тогда твое грехопадение? Очень даже мудро пережила, – продолжала Александра. – Надо было тебе ребенка родить от этого многодетного. Сейчас бы уже бегал на радость бабушке.
– Типун тебе на язык, – сказала Надя с сердечным испугом. – Ты сама-то подумай: в моей семье принести во втором поколении ребенка в подоле! Да и не хочу я детей.
Александра с сомнением хмыкнула.
– Надька, но ты же задыхаешься от недостатка настоящей жизни – свежих чувств, новых эмоций!
– А ты от их переизбытка! – парировала Надя. Саша засмеялась. – Вы все от меня чего-то ждете! Ты ждешь от меня поступков и острых решений. Мама с Веркой – чтобы я не делала глупостей и все осталось по-прежнему… Вы давите на меня со всех сторон. А я рвусь в клочья между вами.
– А ты не рвись! Себя слушай. И наплюй на всех. В том числе и на меня.
– Как ты легко рассуждаешь!
– Надя, твоя идея всеобщего мира – фикция в чистом виде! Ты никак не можешь с этим смириться. Хочешь, чтобы все остались довольны, чтобы никого не огорчать!
– Да, хочу!
– Но так не бывает, черт возьми! Всегда найдется кто-нибудь, кого твой поступок ранит или просто будет неудобен. Потому что нарушится привычное равновесие. От тебя ждут обычного поведения, а ты вдруг коленце выкидываешь. Скажут: не так надо было поступать, да и жить надо не так, по-другому. А родные и близкие в этом смысле – самые непрощающие и есть!
– С тобой, Сашка, трудно спорить, – подытожила Надя подавленно. – Я буду думать. Мы еще вернемся к этому разговору.
Но к разговору так и не вернулись, в начале июня Александра с дочкой перебрались на дачу, и Саша осталась в уверенности, что Надя так и не изменит ничего в своей жизни. Будет томиться, протаскивать себя через игольное ушко изо дня в день, заполнять пустоты мелкими заботами, жалеть себя ближе к ночи и ждать чего-то другого, правильного, хорошего, что должно случиться в ее жизни, – но не случалось…
Надя лежала рядом с Сашей на траве, запрокинув голову в небо и закрыв глаза. Послеполуденное солнце наполняло тело блаженным теплом, и каждая клетка его раскрывалась как бутон; легкий живой ток растекался по жилам, и Наде казалось, что границы физического ее существа плавно размываются. Она лежала тихо, без движения, боясь спугнуть волшебный покой, прислушиваясь к незнакомому ощущению – душевной полноты, внутреннего объема. Сердце билось радостно, ровно.
– Смотри, какое облако плывет над нами, – разнеженно сказала Саша.
Надя приоткрыла глаза: облако было маленьким, в белоснежных густых кудрях. Единственным на небе.
– На таком облаке должен ангел жить, – прошептала Надя.
– Какой божественный день!
– Такую бы жизнь, как этот день, – откликнулась Надя и снова опустила горячие веки.
Александра перевернулась на живот, подперла голову ладонью и, глядя в озерную даль, сказала: