Вернуть изобилие
Шрифт:
Я была в костюме Питера Пэна. Это был мальчик, который так и не стал взрослым. Из истории, которую часто рассказывал нам мой отец. На мне была туника, будто бы сделанная из листьев, и пара крошечных бронзовых рожек, торчавших из моих волос.
Трикарико считал, что я выгляжу потрясающе сексуально в костюме мальчика. Он стоял, обняв меня одной рукой, пока я вела нас сквозь толпу маленьких кораблей, уже собравшихся толпой вокруг «Октябрьского Ворона».
«Ворон» был огромным. По тоннажу в три раза больше «Блистательного Трогона», хотя «Трогон» выглядел гораздо более элегантно, с его украшенными драгоценностями крыльями, полубаком в форме гребня и экипажем с косичками. Когда я подвела шаттл к борту, мы показались себе
Мы прибыли как раз вовремя. Театр масок начинался. Конечно, он должен был изображать историю Большого Скачка. Сначала появились трое людей и исполнили странный танец, изображая Солнце, Землю и Луну. Все заахали. Что касается меня, то мне пока все это казалось нудным, но я продолжала смотреть, потому что следующий номер должен был изображать Малый Скачок, а это была моя любимая тема. Сам Аларик Сансау в костюме капеллийца, с головой, которой придали форму большого лысого купола, и двое людей, изображавших звездоплавателей в смешных допотопных скафандрах. С моделями в музее на Спокойствии их и сравнивать было нельзя. А закончили они танцем системы, Солнца и всех планет, и человек шесть детишек изображали астероиды, они танцевали вокруг Аларика Сансау и менялись местами. Все аплодировали и говорили, как это замечательно.
Мне уже давно стало скучно и вместо представления я стала рассматривать людей. Все были в каких-нибудь нарядах, большинство — по-прежнему в масках. Парочка людей нарядились в знаменитых эладельди. В любую минуту ожидали кое-кого из фрасков, но они так и не явились.
Я была разочарована. Все было гораздо более официальным, чем я предполагала, но, с другой стороны, это ведь были сливки каравана.
— Не волнуйся, — сказал Трикарико, — потом станет повеселее.
Когда театр масок окончился, все стали танцевать, пить, выискивать знакомые лица под масками и спорить насчет них. Везде, куда ни глянь, деньги переходили из рук в руки. Я подумала, что проигравшие просто платят за «Первый Побег», но, как выяснилось, теперь пари заключались на то, кто выйдет ближе всех к Энцеладу в конце прыжка. Трикарико ввязался в спор с какими-то людьми из команды «Фразье Рублева», и я потихоньку улизнула и смешалась с толпой. Я нашла даже с кем поговорить. Я нашла еще одну лунянку, костлявую женщину в костюме Модулятора Пандита, она вела шутливый спор со стариком в серебристом костюме с неровно наложенным по всему лицу гримом. Было видно, что он с трудом сохраняет вежливость, терпеливо выслушивая ее. Над его плечом парил блуждающий огонек.
— Раз уж на то пошло, дорогой Бальтазар, я могла бы поставить вас на место насчет скафандров, — лукаво говорила лунянка. — Я видела настоящий.
— БАЛЬТАЗАР. БАЛЬТАЗАР ПЛАМ.
— Элис!
— ПРИВЕТ, КАПИТАН.
— Элис, с тобой все в порядке?
— :Т$/и
— Элис!
Элис, не уходи опять?
Элис, Элис, ты меня слышишь?
Поговори со мной!
Хорошо, Элис, я продолжаю.
Да, это был Бальтазар Плам. Он был Луной в театре масок. Я знала, что он из Сансау, один из директоров династии, но потершись около Мандебр, я стала — как ты это назвала? Пресыщенной. Я пресытилась разговорами с великими мира сего. Как бы то ни было, это был маскарад. И я к тому времени уже напилась. Я влезла в разговор, когда услышала, как лунянка сказала ему:
— Я не должна быть такой критичной. Уверена, что ваш блуждающий огонек все записывает.
Она погладила его под подбородком, они это любят. Было видно, что, пока она его гладила, огонек засветился ярче. Он тихонько замурлыкал.
— Это у меня должен быть блуждающий огонек, — сказала я.
Плам
— А ты кто такая, дорогая моя?
— Питер Пэн, — ответила я.
Они никогда не слышали о Питере Пэне, так что я рассказала им все, что помнила: как я жила на острове, в норе под деревом, сражалась с пиратами и краснокожими каждый день и не собиралась становиться взрослой. Я заметила, что улыбка лунянки становится все более и более напряженной, она словно говорила: «Кто эта идиотка, которая рассказывает сказки Бальтазару?», но меня уже понесло, я потеряла голову.
— У меня есть подружка-фея по имени Тинкербелл, — сказала я, — она обычно повсюду следует за мной. Как ваш блуждающий огонек.
— Я думаю, она вполне сойдет за фею, — сказал Бальтазар. И приложил тупой квадратный палец к плечу. — Иди сюда, Огонек, — позвал он и осторожно поднес к нему палец. Огонек с тихим жужжанием следовал за пальцем, паря над суставом.
— Она прелестна! — сказала лунянка. На самом деле она вовсе не была прелестной. У нее была плоская мордочка с носом-пуговкой, широкой расщелиной для рта и торчавшими из него крошечными клыками, она была похожа на крошечного детеныша какой-то рептилии, только кожа у нее была розовая, как у младенца-человека. И глаза у нее косили, так что она казался злобной или сумасшедшей. Она сидела сгорбившись, выставив перед собой рудиментарные лапки, а задняя часть ее была обрамлена каким-то скользким с виду оборудованием.
— У нее есть имя? — спросила женщина.
— Я зову ее просто «Огонек», — сказал Плам, — лучше не подавать ей идей о том, что у нее может быть своя личность, — с насмешливой серьезностью заключил он. — Вот, — обратился он ко мне, вытянув палец, — хочешь подержать ее?
— Нет, спасибо, — ответила я. Я знала, что произойдет. — Тинкербелл может обидеться.
— О, можно мне? — вмешалась лунянка. — Она так очаровательна!
И она вытянула руку, словно блуждающий огонек собирался на нее вспрыгнуть.
А потом она завизжала.
Разговоры вокруг смолкли, и все стали смотреть на нее.
У нее волосы встали дыбом, глаза почти выскакивали из орбит сквозь маску. Ее губы яростно шевелились, но из них не вылетало ни звука.
Я протянула руку и схватила ее за запястье, опустив ее руку вниз, чтобы прервать контакт. Индукция тут же прекратилась, конечно, но она получила сильный шок. Плам ухмылялся, ему вовсе не было стыдно, и, боюсь, что я улыбалась тоже.
Женщина вырвала у меня запястье.
— С вами все в порядке? — спросила я. Она сверкала на меня глазами, словно это я ее ударила током. Она не смела взглянуть на Плама, просто стояла и массировала пульсирующую руку, пока человек шесть прислужников в ливреях Тлака не пробились сквозь толпу и не выручили ее, издавая успокаивающие звуки, пока вели ее прочь.
У Плама был совершенно невинный вид, он приглашающим жестом гонял огонек взад-вперед по своему предплечью. Я засмеялась. Он только поднял свои удивительные брови:
— Невыносимая женщина, — сказал он.
— Вы и со мной собирались проделать то же самое! — запротестовала я.
— А, может, ты тоже невыносима, — ответил он.
— Наверное, да, — сказала я. — Так оно и бывает, когда ты никогда не взрослеешь.
Я разговаривала с Бальтазаром Пламом довольно долго, вернее, не я, а Питер Пэн. Я не хотела ему ничего про себя рассказывать, но напридумывала целую кучу вещей про Питера, как он присоединился к каравану, потому что это большое приключение, а что Питер любит больше всего, — так это летать. Потом Плам стал говорить о старом корабле, который, как он сказал, просто валяется в его поместье где-то на Земле, в Калифорнии. Через минуту я поняла: он хочет сказать, что если я уйду с маскарада вместе с ним, мне, может быть, удастся уговорить его с этим кораблем расстаться.