Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
– В принципе, надо бы в больницу, – Вик кратко взглянул на нее в зеркало заднего вида.
– Ты же врач! Я помню, ты был врачом! Со мной все в порядке, не хочу в больницу, ты сам меня осмотри и убедись. Я тебе доверяю. А почему ты сказал, что в аварии есть твоя вина?
– Потому что, удирая от меня, шофер поехал на красный.
– Так это ты за нами гнался?! Но как? Как ты узнал? Ты же пошел домой!
– Случайно.
– Ты же не пользуешься своей машиной, - усомнилась Мила. – Ты сам сказал...
Соловьев
Вик с досадой покачал головой, молчаливо упрекая девушку в нарушении обещания. Было похоже, что она отправилась в магазин. В этом не было ничего невозможного, и он уже хотел идти за дровами, чтобы протопить на ночь свою остывшую печь, но тут флажки рванули прочь от супермаркета на приличной скорости. И ладно бы один – скажем, сумку украли, - но оба вместе! Это означало, что Мила внезапно оказалась в чьей-то машине.
Размышлять, в чем дело, было некогда. Вик, нашаривая в кармане брелок от «Мицубиси», опрометью кинулся во двор. Машина не подвела – завелась с пол-оборота. Выехав в узкие ворота, Соловьев сверился с указаниями на карте и дал по газам.
Прыгать по обледенелым колдобинам на крутом склоне было опасно, но Вик предпочел подъем в гору более легкой, но длинной дороге в объезд. Мотор ревел, колеса иногда пробуксовывали на льду, но в целом получилось терпимо. На проспект Вик выбрался одновременно с преследуемой машиной.
Он сразу же определил свою цель, догнал ее и пристроился сзади. Милка была внутри вишневой «Приоры». С какой целью она в ней оказалась, каким образом – предстояло еще понять. Вик склонялся к тому, что вряд ли добровольно. Об этом говорило нервное поведение водителя «Приоры», заметившего слежку.
Они немного попетляли по улицам города, пересекли реку и взяли курс куда-то в сторону Николаевки. Но далеко не уехали…
– Вик, чего молчишь? – спросила Мила. – Как получилось, что ты узнал о похищении?
– Я подбросил тебе маячок, - неохотно признался Соловьев.
– Ты следил за мной?!
Краска бросилась ей в лицо. Мила отчего-то заключила, что маячок передавал не только ее местоположение, но и все разговоры в салоне. И все действия бандитов. И Вик видел, как ее били и щупали, пытаясь обнаружить несуществующий телефон в трусах.
– Прости, я должен был знать, если с тобой что-то случится, - оправдываясь, произнес Соловьев. – Они говорили, к кому тебя везли? Что-то кроме кладбища и водонапорной башни упоминали?
Мила молчала, потому что горло перехватило спазмой. Она не сердилась на него, как думал Вик, она сердилась на себя и жалела себя. Слишком беспомощная, с характером вечной жертвы, неудачница и полное позорище – вот кто она
Соловьев посмотрел на нее, тяжко вздохнул и с расспросами завязал. Мила всхлипывала все громче, размазывала слезы и кровь по опухшим щекам и стягивала под горлом растерзанный плащ. Эйфория от счастливого спасения сменилась непроглядным отчаянием.
Вик привез ее не в больницу, не в пансионат, а к себе домой. Загнав машину под древний навес, закрыл ворота и открыл двери в дом. Он снова подхватил девушку на руки и занес в комнату, поставив в центре, под абажуром.
Мила, дрожа, отвернулась, ненавидя себя за жалкое зрелище, которое собой представляла. Но Вик, казалось, был тоже изрядно смущен. И первые же сказанные им слова, подтвердили это.
– У меня нет центрального отопления и горячей воды, но если ты немножко подождешь, сейчас я все организую: и баню, и чистую одежду. Мне не хотелось, чтобы тебя видели в таком виде в пансионате. Будут лишние вопросы.
Мила кивнула. Она села на стул, который ей указали, безучастно закуталась в плед и сидела, пустив остаток сил на обуздание слезливой истерики. В руки ей Соловьев всунул холодный пакет из холодильника, велев прижать к пострадавшей скуле. Мила прижала, но не верила, что поможет. Завтра лицо опухнет, а левый глаз превратится в щелочку, и она станет еще краше, чем сейчас.
Вик с бытовыми хлопотами справился быстро. По комнате стало расползаться тепло, а небольшой чан и чайник на плите принялись позванивать крышками.
– Мила, вот вода. Пока в тазике и в чане, - позвал ее Вик, приглашая пройти в закуток за занавеску. – Вещи и полотенце на стуле. Как умоешься, садись к столу, я заварю чай. А потом протоплю баню. Там есть бак с краном, очень удобный.
– Спасибо, – прошелестела она, поднимаясь. Все мышцы у нее ныли, как и голова, раскалывающаяся от оплеух. – Не надо баню, я так…
– Точно не надо? Мне не сложно.
– Баню завтра… потом… я очень устала.
– Как скажешь. Может, тогда ужин?
– Не хочу. Спасибо. Чая достаточно.
Мила действительно устала. Шаркая ногами, как столетняя бабка, она скрылась за занавеской. Постояла, сгорбившись, над исходящим паром тазиком, взглянула в узкое зеркальце, висевшее на стене, и едва не застонала. Глаз уже начинал заплывать, нос покраснел, а лицо было в потеках туши и крови, как у индейца, вышедшего на тропу войны. Или как у зомби, вылезшего из могилы.
Мила принялась лихорадочно избавляться от одежды, скидывая ее в кучу прямо на пол. Схватив мыло и губку, стала намыливать руки и тело. Железистый запах, так донимающий ее, усилился, и Милка поняла, что это воняет кровь мертвеца.