Верный меч
Шрифт:
— Я не хочу говорить об этом, — сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
Через несколько мгновений она шагала рядом со мной, приподняв подол платья, чтобы не забрызгать грязью.
— Ты не должен винить себя в его смерти.
— Тогда перед кем я виноват? — спросил я, поворачиваясь к ней.
Хотя и хрупкого сложения, она была довольно высокой для женщины, всего на голову ниже меня, и мы смотрели друг другу в глаза, потому что она не собиралась отводить взгляд. Она умела быть настойчивой, это качество она, похоже, унаследовала от отца.
— Ты скорбишь не только о своем лорде, — сказала она. — Был кто-то еще? Кто был тебе дорог?
Снова лицо Освинн встало передо мной, ее волосы, струящиеся по высокой груди, я вспомнил, как обнимал ее, прежде чем оставил в ту последнюю ночь. Ночь, когда она умерла. Но откуда Беатрис могла знать, и почему она мучила меня такими вопросами?
— Я не хотела напоминать, — тихо сказала она, опуская голову.
— Нет, — я смотрел на нее. — Ты не должна.
У меня не было ни малейшего желания говорить ни о Дунхольме, ни о лорде Роберте, ни об Освинн, особенно с теми, кто ничего о них не знал.
— Мне очень жаль. Того, что произошло.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости. — я пошел к колодцу рядом с кузней, надеясь, что ей надоест травить меня.
После тренировки горло мое пересохло, и я хотел пить. Ведро было наполовину полным, я засучил рукава и плеснул в лицо пригоршню коричневатой воды, задохнувшись от ее холода и земного чуть сладкого вкуса. Ее струйки стекали по моему подбородку и шее на тунику, словно ледяными пальцами поглаживая грудь.
— Мой отец высоко ценит тебя, — раздался голос Беатрис у меня за спиной.
Я вздохнул и повернулся, поднимая руку, чтобы защитить глаза от низкого солнца.
— Почему ты преследуешь меня, миледи?
Ее лицо было в тени, и я не мог ничего прочитать на нем.
— Потому что ты заинтересовал меня, Танкред Динан.
С лица все еще капало, и я вытерся рукавом рубахи. Я почувствовал щетину на подбородке и вспомнил, что не брился несколько дней. Небритый, потный, со спутанными волосами, с руками, покрытыми синяками и царапинами, чем я мог заинтересовать дочь одного из самых влиятельных людей Англии?
Не говоря ни слова, я прошел мимо нее к высоким дверям зала и теплу очага. На этот раз она не последовала за мной.
За все это время я почти не видел Мале и не слышал от него ни слова. Став кастеляном, он переехал со своими слугами в палаты лорда Ричарда в башне замка. Иногда я видел его издали, он проходил мимо учебной площадки, но всегда был занят делами то с одним лордом, то с другим. Большинства из них я не знал, возможно, это были младшие вассалы короля, а может быть, вассалы самого Мале.
Правда, был один, которого я признал, поскольку встречал его раньше: Гилберт де Ганд, чья длинная физиономия, казалось, была скручена в вечной насмешке. По рождению он был фламандцем, как и лорд Роберт, но при том, что они были примерно одного возраста, не смог высоко подняться в глазах короля. Действительно, я не мог вспомнить времени, когда эти двое не соперничали друг с другом хоть в чем-то. Мы впервые встретились, когда мне исполнилось семнадцать лет, и я вступил в личный отряд лорда Роберта. Тогда он не обратил на меня внимания, но с годами я стал одним из ближних рыцарей Роберта, и заслужил ту же враждебность, с которой Гилберт относился к моему господину.
На этот раз он меня не заметил, чему я, признаться, был рад. Я не ожидал, что он будет хорошо отзываться о лорде Роберте даже сейчас, после его смерти, и не доверял своему терпению.
Прошло четыре дня, прежде чем я получил известие, что Мале хочет меня видеть. Он, как обычно, был в замке, поэтому конюх виконта снабдил меня лошадью, кобылой серой масти с белой полосой на морде. Не самая лучшая лошадь, на которой я ездил, но вполне приличная, и если не очень шустрая, то, по крайней мере, послушная.
Двор замка в то утро бурлил, как горшок с кашей. На тренировочной площадке был поставлен ряд деревянных опор, каждая в рост человека, с кочаном гнилой капусты на верхушке, всадники на лошадях по очереди мчались мимо них, рубя капусту мечами. Ближе к южным воротам стояли вертящиеся столбы. Это было более сложное упражнение, которое зависело как от скорости, так и от точности: ударишь слишком медленно, и мешок с песком шлепнет по спине так, что вылетишь из седла. В молодости я получил немало оплеух от «песочного человека».
Дым от многих костров, разложенных вдоль стен поднимался вверх, заслоняя солнце; он смешивался с запахом мочи, навоза и сырой кожи. Я уже вел кобылу в конюшню, когда увидел Гилфорда около замковой часовни. Ее приземистый сруб, сгорбившийся в тени частокола отличался от других зданий только изображением креста над входом. Священник стоял около дверей, отчитывая мальчика-слугу, хотя было непонятно, в чем тот провинился.
Он оглянулся, когда я подошел и сразу отослал мальчика движением руки.
— Танкред, — сказал он и улыбнулся. — Извини. Рад тебя видеть.
— Что случилось, — спросил я кивая на убегающего мальчишку.
— Неважно, — красные пятна уже сходили с его лица. — Ты слышал, что лорд Гийом ждет тебя?
— Да. Где я могу его найти?
— Сегодня утром он занимается делами в башне. Идем, я провожу.
Он провел меня через двор, мимо палаток, в которых размещался гарнизон замка, мимо костров, над которыми висели горшки для приготовления похлебки. В одном что-то бурлило, доносился запах рыбы, не самой свежей, кстати. Я сморщил нос, когда мы проходили мимо. Между двором и насыпью располагались ворота, но часовые знали англичанина, и нас пропустили без единого вопроса.