Верный меч
Шрифт:
Был уже вечер, когда мы наконец свернули с дороги в местечке, которое Гилфорд назвал Серобиргом. Независимо от причин встречи с этой монахиней, он явно торопился, потому что то и дело бросал выразительные взгляды на плывущее к западу солнце, а потом на нас, словно призывая нас прибавить ходу, хотя мы и так проделали немалый путь в тот день. Было очевидно, что он тяготился нашим обществом, но было вероятно и то, что он, так же как и мы, с нетерпением ждал, когда закончится путешествие. Мале отправил нас из Эофервика одиннадцать дней назад, и кроме двух ночей, проведенных в Лондоне, мы все время были в дороге. Конечно, этот путь был пустяком по сравнению с теми маршами, которые мы проделывали во время военных кампаний, но армия идет медленно, редко делая больше пятнадцати миль от рассвета до заката, в то время как мы в некоторые дни преодолевали более тридцати. Такой темп трудно было выдерживать долго, особенно человеку вроде нашего Гилфорда, чья задница, как я предполагал, не привычна к длительному пребыванию в седле.
Когда римская дорога свернула на юг, мы в лучах заходящего солнца направились на запад. Дорога, по которой мы теперь ехали, была настолько разбита телегами и копытами лошадей, что часть пути нам пришлось проделать через лес; к тому времени, когда мы снова выбрались на дорогу, солнце полностью скрылось за холмами. Среди волокнистых фиолетовых облаков ярко светилась вечерняя звезда, и под ней из мрака в глубине долины поднимались в небо три каменные башни большой церкви. Здания вокруг нее образовали квадрат. Над одной из крыш курился дымок, конечно, это была кухня; длинный двухэтажный дом был, вероятно, дормиторием. [15]
15
Дормиторий — жилое помещение для монахов в католическом монастыре. Французское произношение этого слова — дортуар — известно и по сей день (общая спальня).
Уилтун. Итак, мы прибыли.
Здесь не было ни ветерка, ни звука. Я смотрел вниз на башни церкви, темным силуэтом вырисовывающиеся на фоне пылающих небес; их подножие было погружено в туман, поднимающийся с земли, и постепенно умиротворяющий покой проникал в мою душу. Давно знакомое чувство возвращалось из глубин памяти, из самых далеких ее закоулков. Ощущение Божьего присутствия в каждой капле росы, в каждой искре света.
Только теперь я понял, сколько лет прошло с тех пор, когда я в последний раз переступал порог монастыря. Сегодня я должен был войти туда снова, но уже не мальчиком, а человеком, сознательно отвергнувшим идеалы бедности, целомудрия и послушания, которые когда-то были предложены мне.
Дрожь пробежала по спине. Но тем не менее, даже покинув стезю духовного служения, я служил Богу сердцем и разумом. Почему же до сих пор я чувствовал себя виноватым?
— Танкред, — резко позвал Гилфорд.
Он спускался по тропе вниз, и я понял, что стою, глядя перед собой, а другие рыцари ждут меня.
— Едем, — сказал я им, следуя за капелланом по склону.
Мой крест казался непривычно тяжелым, серебро холодило кожу под рубахой.
Я глубоко вдохнул, позволяя прохладному воздуху с запахом сырой земли заполнить мои легкие, пытаясь очистить голову от сомнений. Мы здесь со священником, напомнил я себе, мы должны убедиться, что он доставит сообщение Мале, в чем бы оно ни заключалось. Пока мы не вернемся в Лондон, я не могу позволить себе думать о чем-либо другом.
Я стиснул зубы, сосредоточившись на скользкой тропинке передо мной. Где-то справа ухала сова. Вдали за монастырем горели костры, я видел их дым на фоне темнеющего неба.
Монастырь был окружен широким рвом и низким плетеным забором, спускавшимся прямо к реке. Вход был защищен воротами между мощных столбов из шлифованного камня, нечто подобное я ожидал увидеть скорее в поместье лорда, чем в доме Божьем. Из-под арки сочился слабый свет, несколько фигур в темных одеждах закрывали высокие дубовые двери.
— Onbidath! [16] — закричал им Гилфорд; он выскочил вперед и размахивал руками над головой. — Onbidath!
Фигуры замерли, женский голос что-то ответил по-английски. Я на всякий случай взглянул на Эдо, но он только пожал плечами.
Капеллан сказал что-то на том же языке, останавливая коня перед ними.
— Он говорит, что привез сообщение одной из монахинь, — пробормотал Эдо.
Я выехал вперед, жестом попросив его следовать за мной. В воротах стояли три монахини в коричневых рясах. Та, с которой говорил Гилфорд, держала фонарь, и мерцающий огонек освещал ее морщинистое лицо. Она покачала головой, указывая вверх на восток, где небо из темно-синего переходило в черный цвет.
16
Подождите (староангл.)
— Tomorgen, [17] — сказала монахиня.
Потом она увидела за его спиной вооруженных всадников и отступила к наполовину закрытым воротам.
Она была низенькой и пухлой, с бдительным и острым, как у сокола, взглядом.
— Ic wille hire cwethan nu, — в голосе капеллана звучала просьба.
— Похоже, он хочет, чтобы нас впустили сейчас, — сказал Эдо. — Она говорит нам вернуться утром.
Монахиня выглядела испуганной, Гилфорд оглянулся и увидел нас, он быстро поднял руки в успокаивающем жесте.
17
Завтра (староангл.)
— Iceompreost; ichatte Gilfwold, — он достал из-под плаща деревянный крест. — Mesende Willelm Malet, scirgerefa on Eoferwic.
Последовало молчание, потом монахиня повторила:
— Willelm Malet?
Она повернулась к другой женщине, выше и моложе ее. Обе переговорили на своем языке, прежде, чем младшая исчезла где-то во дворе.
— Onbidath her, — сказала толстушка.
Она не отступала с дороги, но и не пыталась закрыть ворота, в чем я увидел хороший знак.
Гилфорд кивнул и выдохнул воздух, устало откинувшись в седле.
— Что теперь? — спросил я его.
— Сейчас, — сказал он, — Мы подождем и посмотрим, впустят ли нас.
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем молодая монахиня вернулась. Моя лошадь начала беспокоиться, перебирая ногами и встряхивая головой; я спешился и зажал уздечку под ее мордой, поглаживая потный бок.
Наконец, монахиня появилась. После обмена несколькими словами со старшей, ворота под скрип петель были полностью распахнуты, и мы медленно вошли внутрь.
— Ne, — сказала старшая, указывая на ножны у меня на поясе. Ее лицо было почти величественным. — Ge sceolon laefan eower sweord her.
— Вы должны оставить мечи здесь, — предупредил капеллан.
В любой другой ситуации я бы протестовал, потому что никуда не ходил без оружия, но я не мог нарушать покой этого места. По крайней мере, у нас оставались наши ножи, вполне пригодные не только для еды, но и для схватки.
Я кивнул рыцарям, расстегнул ремень и протянул ей, все они один за другим сделали то же самое. Я внимательно следил, как она несет оружие к сторожке. Вернувшись, она позвала войти нас всех, и женщины начали закрывать ворота, потом, взявшись за концы длинного деревянного бруса, они положили его на место. Хорошо это было или плохо, но мы были в монастыре.