Верный меч
Шрифт:
— Это не вам решать, — сказал священник.
— Уэйс прав, — возразил я.
— Нет, — кажется, Гилфорд решил, что сможет взглядом пригвоздить меня к полу. — Я не собираюсь с вами спорить. Я говорю, что мы остаемся. Если нам придется прождать леди Эдгиту день или неделю, это не имеет значения.
— Армия короля скоро покинет Лондон, — заметил Эдо. — Если мы задержимся здесь надолго, мы не сможем присоединиться к ней.
— Мне нет дела до армии короля! — лицо священника побагровело, как вчера вечером. — Мы здесь выполняем задание лорда Гийома. Ничто другое не имеет значения!
В комнате воцарилась тишина. Я заметил, что монахиня все еще с нами, стоит и смотрит, как мы спорим друг с другом. Сколько из сказанного она смогла понять?
Но прежде чем я успел указать Гилфорду на нее, Уэйс спросил:
— А кто такая эта леди Эдгита?
Капеллан закрыл глаза и поднял руки к лицу, его пальцы, словно когти, вонзились в лоб, он что-то забормотал на своем родном языке: вероятно, ругался.
— Раньше она была женой Гарольда Годвинсона, — я решил не ждать, пока он успокоится. — Узурпатора Гарольда.
Уэйс с удивлением уставился на меня, хотя я не был уверен, поражен ли он тем, что я сказал, или тем, что я оказался в курсе дел.
— Это правда? — спросил он капеллана.
— Не имеет значения, кто она, — ответил Гилфорд.
Он смотрел на меня, не скрывая угрозы.
— Правда, — сказал я.
— Уэйс нахмурился, и я понял, что ему на ум пришел тот же вопрос, что и мне.
— Но зачем?
— Это не ваше дело!
Священник закрыл глаза и глубоко вздохнул, как будто пытаясь успокоиться, потом пробормотал короткую молитву на латыни. Он говорил слишком быстро, но я уловил слова: гнев «ira» и прощение «venia».
— Я больше не хочу это обсуждать, — заявил он. — Вы невыносимы, все вы. Я обещаю, что виконт услышит об этом. Он услышит обо всем.
Он покачал головой и поднялся вверх по лестнице.
— Ты знал? — спросил Уэйс, когда капеллан скрылся из виду. — Он сказал тебе?
— Я узнал вчера, — ответил я. — И только после того, как нажал на него.
Это было не совсем верно, подумал я, потому что имя Эдгиты я впервые услышал в Лондоне. Но только вчера я узнал, кто она такая, и вот это было действительно важно.
— Ты знал и не сказал нам, — упрекнул Эдо.
Я почувствовал вспышку раздражения.
— После того бардака, что вы устроили в таверне? — спросил я, убедившись, что Радульф с компанией слышат меня хорошо. — Думаешь, я мог доверять кому-либо из вас?
Эдо заткнулся, остальные насупились.
Уэйс заговорил первым.
— Мы были неправы, — признал он, оглядываясь на Эдо и остальных, как будто ожидая от них поддержки. — Неправильно себя вели. Мы забылись.
— Это было безумие, — мрачно согласился Филипп, Годфруа рядом с ним согласно кивнул.
Но выражение лица Радульфа не изменилось, хотя он перестал ухмыляться.
— Это было больше, чем глупость, — сказал я. — Вы вели себя безрассудно. Но теперь мы здесь, и это главное.
Над головой заскрипели доски, приглушенные шаги звучали в комнате наверху. Наверное, капеллан все никак не может успокоиться, подумал я. Я снова посмотрел на монахиню, наши глаза встретились, и она, быстро повернувшись, опрокинула табурет. Тот с грохотом упал на пол.
— Почему она все еще здесь? — спросил Уэйс, когда монахиня наклонилась, чтобы поднять ее.
— Можешь не беспокоиться, — ответил Радульф. — Она не поняла ни слова из того, что мы сказали.
— Мы этого не знаем, — возразил Уэйс, подходя к женщине. — Настоятельница говорит по-французски очень хорошо. В монастырях они учатся разным языкам.
Монахиня стояла, вызывающе глядя на него, хотя и была головы на полторы короче. Понимала она нас или нет, но сейчас она явно знала, что мы говорим о ней.
— Может быть, нам стоит поговорить в другом месте, — предложил Филипп.
— Пожалуй, — согласился я. — Хотя мы не сказали ничего, что ей и так известно.
Она уже знала, что мы доставили сообщение для леди Эдгиты. И если она жила здесь, то, скорее всего, должна была знать о родстве этой дамы с узурпатором.
— И все же почему она здесь? — спросил Эдо.
— Таков обычай, — сказал я. — В монастыре один из братьев или сестер назначается оставаться с гостями и наблюдать за ними. Она здесь, чтобы заботиться о нас, и ради нашей безопасности.
Уэйс приподнял бровь над здоровым глазом.
— Она? — переспросил он, и ухмылка расползлась по его лицу.
Он повернулся к монахине, которая оставалась стоять на месте и смотрела на нас так бдительно, что даже перестала мигать.
— Во всяком случае, так было принято там, где я вырос, — сказал я, пожимая плечами.
— Что ты имеешь ввиду? — удивился Радульф. — Откуда ты так много знаешь?
— Оттуда. До того, как стать рыцарем, я воспитывался в монастыре.
Он издал странный звук, что-то среднее между фырканьем и икотой.
— Ты был монахом?
— Только послушников, — резко ответил я, глядя на него. — Меня отдали церкви в семь лет. Я сбежал, когда мне было тринадцать, почти четырнадцать. Я не принимал монашества.
Уэйс отступил от монахини, хотя по-прежнему не сводил с нее глаз.
— Оставь ее в покое, Уэйс, — сказал Эдо, улыбаясь и зевая одновременно. — Что она может сделать? Это просто старая женщина.
Теперь, когда Уйэс не нависал над ней, Бургинда решила заняться огнем. Рядом с очагом стояла почерневшая от сажи корзина, заполненная палками и поленьями, которые она начала устанавливать шалашиком.
Я представил себе обжаренное на огне мясо, и мой живот одобрительно заурчал. Вечерня в скором времени должна была подойти к концу; я надеялся, что монахини не будут затягивать с доставкой еды. Покидая утром таверну, мы купили у трактирщика свежий хлеб и колбасу, но они до сих пор оставались в наших седельных сумках, которые мы вместе с лошадьми оставили на конюшне.