Верный меч
Шрифт:
Честно и преданно, с горечью подумал я. После всего случившегося в последние дни, у меня была причина сомневаться в этом.
Беатрис выжидающе смотрела на меня. Это был взгляд ее отца, подумал я: уверенность, с которой она держалась; сила воли, которая восхищала и смущала меня.
— Ты клянешься? — спросила она.
— Что? — вопрос застал меня врасплох, и мне понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. — Мидели, я дал клятву твоему отцу, я поклялся на кресте. Я сделаю все, что смогу.
— Я хочу, чтобы ты дал клятву мне, — возразила она.
Она подошла ближе и протянула руку, стройная, бледная и серьезная. Браслеты на ее запястье сияли в свете свечей.
— В этом нет необходимости, — я попытался протестовать в последний раз.
— Поклянись мне, Танкред Динан.
Я смотрел на нее, пытаясь понять, насколько серьезно она говорит. Но ее взгляд был упорным и уверенным, когда она выпрямилась во весь рост передо мной.
Она протянула руку и я взял ее в свою ладонь. Ее кожа была мягкой и теплой, а тонкие пальцы словно излучали свет. Мое сердце забилось быстрее, я встал перед ней на колено, положив вторую руку себе на грудь.
— Я даю торжественную клятву, что сделаю все возможное, чтобы помочь твоему отцу и привести твоего брата к тебе целым и невредимым.
Я смотрел, ожидая, что она ответит, наши взгляды встретились. Я чувствовал, как быстро кровь бежит по моим венам, пульсирует в висках, которые внезапно покрылись испариной, как жар растет с каждым ударом сердца. Скоро мне пришлось отвернуться, я не мог выдержать взгляд этих глаз, которые становились ко мне все ближе, ближе.
Я медленно поднялся на ноги, коснулся виска, отвел мягкие, как шелк, волосы за ухо. Ее щеки, обычно молочно-белые, пылали огнем, но она не уклонилась от моего прикосновения, не отвела глаз и, хотя приоткрыла рот, не сказала ни слова протеста. Я почувствовал ее теплое дыхание на моем лице, и вдруг моя рука скользнула на затылок, спустилась вниз по шее, вдоль спины, чувствуя все изгибы ее тела, такие новые и незнакомые, и я привлек ее к себе, когда она положила руки мне на пояс, а потом сомкнула их у меня за спиной.
Я наклонился к ней, наконец наши губы соприкоснулись: сначала легко и нерешительно, но поцелуй разжег нас, и, почувствовав, как ее грудь прижимается к моей, я крепко обнял ее за плечи.
Потом она молча оттолкнула меня и покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я не могу.
Она повернулась к гобелену на стене так, что не мог видеть ее лица, только спину, закрытую распущенными волосами и вздрагивающие плечи.
Сердце быстро колотилось в груди, в горле было сухо.
— Беатрис, — сказал я, кладя руку ей на плечо.
Я впервые назвал ее по имени.
Она сбросила мою руку.
— Иди, — сказала она, ее голос срывался, словно в гневе, хотя я не был уверен, сердится ли она.
На меня она не смотрела.
— Миледи.
— Иди, — повторила она с большей силой, и на этот раз я сделал, как она просит, отступив назад, глядя на ее спину и мечтая еще раз посмотреть в ее лицо, но она не обернулась.
Я закрыл за собой дверь, и как только сделал это, сразу решил, что должен увидеть ее снова. После всего, что произошло в Дунхольме и в Эофервике, я снова чувствовал себя живым.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Небо было по-прежнему тяжелым и мрачным, когда мы начали наше путешествие на север. Я больше не видел Беатрис, и когда в воротах оглянулся на окна галереи, все они были закрыты.
Когда мы уже готовились выехать, Вигод вручил нам широкое полотно, обернутое и закрепленное на конце длинной палки. Оно казалось черным, но, развернув его, я увидел так же желтые полосы, украшенные золотистой отделкой.
— Знамя лорда Гийома, — сказал управляющий. — Возьмите его. Сражайтесь под ним. Благополучно вернитесь с ним домой.
— Спасибо, — ответил я. — Когда увидишь Гилфорда, скажи ему, что мы сожалеем.
— О чем?
— Просто скажи ему, — попросил я. — Он поймет.
С этими словами я пустил коня рысью, и мы начали подниматься на холм Бишопсгейт, оставив дом Мале за спиной. Мы миновали место, где на меня напали в ту ночь, и церковь Святого Эдмунда, где я видел того человека, которого принял за капеллана. Казалось, все это было так давно, хотя прошло чуть больше недели; воспоминания уплывали в туман памяти, словно сон. Но все же это случилось со мной, напомнил я себе, в этом самом городе.
У нас ушло четыре полных дня на то, чтобы догнать королевскую армию, за это время мы успели преодолеть не меньше ста миль. В каждом городе по дороге мы слышали рассказы о восстаниях в графствах, сожженных усадьбах, возмущении крестьян против своих нормандских господ. Новости о северном восстании теперь стали привычными, повсюду англичане становились беспокойными, их уверенность возрастала, потому что они каждый день слышали об успехах своих сородичей под стенами Эофервика.
Солнце коснулось деревьев на горизонте, когда мы наконец поднялись на гребень хребта к северу от Стэнфорда и посмотрели вниз на расстилавшееся в долине море палаток. Их были сотни, и, хотя они стояли на открытом месте, не так как в ночь перед Гастингсом, я с тех самых пор не видел столько людей в одном месте.
Поистине это было впечатляющее зрелище. Множество знамен развевалось и трепетало в потоках ветра над палаточным городом. На некоторых были вышиты животные или фантастические звери — я разглядел десятки разноцветных орлов, кабанов, волков и драконов — в то время, как другие были просто разделены на полосы с цветами своих владельцев. И в центре лагеря над большим павильоном, который являлся личной палаткой короля, выше всех реяло самое большое знамя: сверкающий золотом лев Нормандии на алом поле.
Я не мог судить, сколько человек здесь собралось, хотя, конечно, после нашего отбытия в Уилтун их число увеличилось. Лорда Роберта в Нортумбрию сопровождало две тысячи человек, но мне казалось, что теперь король собрал больше людей. Естественно, не все здесь присутствующие были воинами, каждого из лордов сопровождали различные слуги и ремесленники: люди, чтобы готовить еду и питье, ухаживать за лошадьми, чинить оружие и упряжь. Здесь были кузнецы, работающие на открытом воздухе около огня и наковальни — оружейники, понял я, занимающиеся ремонтом кольчуг. И тем не менее, это была значительная армия. Я надеялся, что ее будет достаточно.