Верный муж (сборник)
Шрифт:
– Прости, папа.
И только тогда разревелась.
Козлик на похороны не успел, а вот на сороковины приехал.
Он сильно изменился – был хорошо и модно пострижен, в отличном костюме и дорогих очках.
– А вы стали такой импортный, Козлик, – усмехнулась Лора, – такой импозантный! Америка явно пошла вам на пользу!
Козлик внимательно на нее посмотрел:
– Да бросьте! Это всего лишь антураж. А люди по существу не меняются.
– Вы думаете? – искренне удивилась Лора. – А я полагаю, что очень даже меняются под воздействием обстоятельств.
Козлик кивнул и тут же спросил:
– А вы?
– Я? – удивилась Лора – А что я? У меня все по-прежнему хорошо. Вы это имели в виду?
Козлик не ответил. Лора видела, как он и Катька, взявшись за руки, с упоением болтали, расположившись на диване.
Янина Васильевна смотрела на них, смахивая слезы.
– Любит наша Катя Козлика. И он тоже, как родную. Впрочем, почему – как? Вырастил, можно сказать.
– Ну да, – откликнулась Лора. – Просто грудью выкормил. Ну потряс в коляске пару раз и за молоком сбегал. Ты, мам, как всегда, все преувеличиваешь и идеализируешь! Смешно прямо! В твоем-то возрасте! «Как родную»! У него жена, мам, и сын. Вот они ему родные.
Мать посмотрела на дочь с жалостью.
– В твоем возрасте, Лора, странно и смешно ничего не понимать! Ничего, – с нажимом повторила Янина Васильевна. – Он ведь, Козлик наш серенький, входит в список ста гениев, живущих на земле! Это хоть ты понимаешь?
Катька собралась замуж на первом курсе. «Яблоко от яблони», – грустно пошутила Янина Васильевна. Впрочем, жених внучки пришелся ей по вкусу.
Жениха «прислал» Козлик – любимого ученика Рональда. Тот посетил Князевых с приветом от Козлика – роскошным букетом белых орхидей и трехэтажной коробкой каких-то невиданных швейцарских шоколадных конфет.
Был он тоже рыж и конопат – ну просто родной Катькин брат. Катька показывала гостю столицу, водила в театры и музеи и, как оказалось, влюбила в себя.
Они были, безусловно, парой – смешные, похожие не только внешне, но и по темпераменту. «Умный Козлик! – подумала Лора. – Мудрый. Просек, что надо родной и любимой девочке. Не зря кормил грудью».
Пока собирали документы на регистрацию, Янина Васильевна совсем сдала. Еще не оправилась после смерти любимого мужа – вторая потеря, Катькин отъезд.
Лора с возмущением выговаривала матери:
– Повезло этой тетехе, ты что, не понимаешь? Ничего в ней такого особенного, чтобы сразу и замуж! Да и за кого здесь выходить? Одна пьянь, бездельники, приспособленцы или бандиты. Радоваться надо, а не слезы лить! Будет девка в нормальных условиях. В нормальной стране. Не то что здесь!
Мать плакала:
– Ты не понимаешь! Господи, какая же ты…
– Какая? – взвивалась Лора.
– Черствая. Сухая. Бессердечная. И еще – глупая. Ведь я в нее всю душу вложила! Я и дед. А где была ты? Устраивала свою личную жизнь. Ладно бы устроила…
– Вот спасибо, мам, – кричала Лора, – за любовь и за поддержку! И еще за понимание!
– Никого у меня больше нет, – тихо повторяла мать, – никого. Сирота я теперь. Старая и больная сирота.
– А я? – удивлялась Лора. – Я же у тебя есть!
Мать грустно улыбалась:
– Ты, доченька, есть только у себя! И думаю, ты с этим вполне согласна.
«Никогда не перееду к ней! – думала Лора. – Даже после Катькиного отъезда. Сгнобит заживо, со свету сживет. Лучше уж в своем Теплом Стане в тридцати трех метрах. Но – на свободе».
Володька звонил ей ежедневно с дежурными вопросами – как дела, как здоровье? Чего-нибудь нужно? А заезжал раз в две недели. Именно – заезжал. Словно проведать больную и престарелую родственницу. Сидели часок на кухне, болтали за жизнь. Володька показывал фотографии любимых внуков. Поругивал зятя и дочерей и… строил дачу – детям необходим свежий воздух.
Кстати, младшая Володькина дочь, та, что встречалась с женатым, не будь дурой, родила от него мальчика.
От жены ее любовник толком не ушел – жил неделю в одной семье, неделю в другой. И все уже привыкли и почти не возмущались. И даже Володька мудро изрек:
– Что поделаешь, жизнь у каждого своя. И не всегда по общепринятому шаблону. Есть у пацанчика отец – и ладно. И эта дура счастлива… – И грустно добавил: – Вот как бывает!
Они с Лорой были как добрые и старые знакомые, привыкшие друг к другу за долгую жизнь – почти родственники. Хотя почему – почти? Они и были родственниками, знали друг друга до самого донышка. И еще – они были друзьями. Утешали друг друга, подбадривали, старались помочь – хотя бы советом или добрым словом. И в такие теперь редкие, короткие, просто гомеопатические, минуты их интимной жизни Лора однажды сказала:
– Ты единственный, кому я еще нужна.
А Володька, положив ей руку на грудь, тихо ответил:
– Ты – самое главное в моей жизни. – И добавил: – Прости меня, если сможешь.
– А семья? Дети, внуки? – спросила она.
– Это две параллельные прямые, Лорка. И они никогда не пересекаются. Тебе, как дочери математика, это должно быть известно.
– Мне это известно даже как приемщице из химчистки, – грустно усмехнулась она и, приподнявшись на локте, внимательно на него посмотрела и, улыбнувшись, сказала: – За что простить, господи? Ведь я была так с тобой счастлива! Всегда! И ни за что бы не променяла свою такую жизнь на какую-нибудь другую, более сытую и благополучную.
Володька заплакал, а Лора погладила его по голове – лысой, усталой и родной.
Ее сын. Ее брат. Ее любимый.
Она была рада ему и скучала, если не видела долго.
Но… если бы он исчез из ее жизни сейчас, жизнь бы ее особенно не изменилась, потому что в конце концов человек привыкает к своему одиночеству и к своей ненужности. И даже смиряется с этим.
После отъезда внучки Янина Васильевна совсем сдала. На улицу выходить не хотела, есть не хотела, телевизор смотрела без звука.