Версаль. Мечта короля
Шрифт:
Едва дождавшись окончания приема, Шевалье выскользнул из дворца и почти побежал по лесной тропинке, слабо освещенной лунным серпом. Его ноги намокли от холодной росы, но Шевалье было жарко. Он думал о скором наслаждении, ожидающем его под покровом темноты.
Виолончелист был уже там. Музыкант стоял под тюльпановым деревом, скрестив руки.
– Я пришел на урок чуть пораньше, – сказал Шевалье.
Взяв виолончелиста за руку, он слегка прикусил его палец. Тот ответил жарким, страстным поцелуем и крепко прижался к Шевалье, издавая тихие
– Ах, – промурлыкал Шевалье.
Оторвавшись от губ виолончелиста, он расстегнул на музыканте рубашку и облизал мускулистую грудь. Это возбудило Шевалье еще сильнее. Его язык опускался все ниже, а руки стаскивали с виолончелиста панталоны. Виолончелист напрягся всем телом, выгнул спину и уперся чреслами в лицо Шевалье. Столь редкое понимание еще сильнее возбудило Шевалье, и он принялся целовать руно вокруг «мужской снасти» музыканта. Еще через мгновение язык Шевалье ощутил что-то горячее, липкое и соленое. Он отпрянул, запрокидывая голову…
Кровь. Это была свежая кровь.
– Боже, как это понимать?
Шевалье вскочил на ноги. Музыкант обеими руками держался за располосованное горло, откуда фонтаном хлестала кровь. Глаза несчастного виолончелиста закатились, а сам он повалился на землю.
Из-за кустов на дорожку вышел человек, лицо которого скрывал глубокий капюшон, а рука сжимала нож. Острие ножа уперлось в горло Шевалье.
– Ради бога! – закричал Шевалье. – Умоляю, пощадите!
– Тише ты! – шикнул на него человек в капюшоне. – Найти тебя – раз плюнуть. Верным ты не умеешь быть никому.
Незнакомец развернул Шевалье. Сильная рука сдавила придворному горло. Жаркое дыхание обжигало ему шею.
– Теперь слушай и запоминай. Мы будем говорить тебе, чт'o надо делать, и ты это будешь делать. Многие жаждут того, что мы ищем. Мы непременно это получим, чего бы нам ни стоило. Вздумаешь отказаться – найдут с перерезанным горлом. Подчинишься – не прогадаешь. Любовничек твой станет королем, а у тебя будет власть и большое будущее… Разумеется, пока ты в точности исполняешь наши приказания. На сегодня хватит. Скоро мы опять поговорим.
Человек в капюшоне еще сильнее сдавил горло Шевалье и вдруг исчез, растворившись среди деревьев. Шевалье хотел было закричать, но его одолел кашель. Между ног у него было мокро. Уже не от страсти. Тут он понял, что обмочился от страха.
С деревьев, что росли вблизи королевской спальни, доносилось неумолчное жужжание осенних мух. В черном небе висел серебристый полумесяц, похожий на кривую саблю, ожидавшую божественного приказания. Бесшумно летали желтоглазые филины, высматривая беззащитную живность.
Король был не один. Перед ним, сложив руки на внушительном животе, расхаживала взад-вперед Луиза де Лавальер.
– Я хочу примириться с Господом, – дрожащим голосом объявила она.
Людовик поймал ее за руку, притянул к себе, погладил щеку.
– Помнится, раньше вашим богом был я.
Луиза перекрестилась:
– Я не могу
– Я давал вам все, чего вы желали. Разве не так?
Луиза глядела в пол.
– Раньше я считала себя знатной придворной дамой. Теперь же я не знаю, кто я и каково мое место. У меня осталось лишь одно желание: служить Богу.
– Я в восторге от вашей набожности, мадам Луиза.
Людовик наклонился, желая ее поцеловать, и слегка ткнулся носом в ее шею. Луиза отпрянула.
– Вскоре я померкну в ваших глазах. Стану досадной помехой. Я уже знаю, кто придет мне на смену.
– Бог желает, чтобы мы были вместе.
– Ваше величество, позвольте мне искупить грехи моей жизни!
Запас нежности Людовика иссяк. Иссякло и терпение.
– Довольно! – почти рявкнул он.
– А вдруг мне вечно гореть в адском огне? – взывала к нему Луиза. – Вдруг я слишком опоздала и уже не смогу замолить свои грехи?
– Возвращайтесь к себе! – приказал король.
Луиза торопливо засеменила по коридору, зажимая рот рукавом, чтобы не разрыдаться.
Людовик тоже недолго оставался в своей спальне. Приказав Бонтану находиться снаружи, он в сопровождении двух гвардейцев отправился в обеденный зал. Туда вел самый широкий из всех коридоров дворца. Не желая привлекать к себе излишнее внимание, король шел осторожно и почти бесшумно. В громадном обеденном зале не было никого, кроме маркизы де Монтеспан. Меж тем со столов еще не убрали восхитительно вкусные пирожные, которыми придворные лакомились, забывая всякое чувство меры. Атенаис озорно улыбнулась и взяла с тарелки миндальное пирожное. Ее движения были неторопливыми и очень соблазнительными. Поднеся пирожное к губам, фрейлина откусила кусочек и прищурила глаза. Людовик подошел к столу и тоже взял миндальное пирожное.
– Мне нравится ваш превосходный аппетит, – сказал король.
– Ваше величество, вы едва меня знаете, не говоря уже о моих потребностях.
– Почему же? Кое-что знаю. Хотя бы то, что вас одолевает голод.
Маркиза де Монтеспан изящно стерла крошки с уголков рта.
– Возможно. А вы, ваше величество, считаете, что сыты? И сколько вы изволили съесть?
Вопрос был по-своему дерзким, однако Людовику понравилась ее смелость. Он подошел еще ближе. «Мы ведь не о еде говорим», – подумалось ему.
– Я и не помню, – ответил он маркизе.
– В таком случае не будет ли новая порция похожа на все прежние? Не покажется ли она вам пресной?
Людовик улыбнулся, выдерживая ее взгляд.
– Трудно сказать, пока не попробуешь.
– Я вот задаюсь вопросом: почему это так? – продолжала она. – Почему через какое-то время остается лишь… порядковый номер?
– Смотря какой. Номера бывают разные.
Людовик доел пирожное, вытер рот салфеткой и отвесил маркизе де Монтеспан легкий поклон.