Версаль. Мечта короля
Шрифт:
Филипп вдруг уселся на стол, по-мальчишечьи болтая ногами.
– Троекратное ура! Станцуем на сломанных спинах ваших храбрейших подданных.
– Немедленно прекрати, – нахмурился Людовик.
– Ты хотел сказать «отставить»? Поздновато, брат, ты начал командовать!
– Ваше величество, ваш брат явно не в себе, – не выдержал Бонтан.
– Если он не в себе, тогда где он? – невозмутимо спросил Людовик.
Филипп невесело рассмеялся:
– Я – звук отдаленного грома!
– Выйдите все, – приказал министрам Людовик. –
Министры поспешно вышли, оставив братьев наедине. Людовик сердито смотрел на Филиппа. Филипп отвечал ему тем же.
– Итак, брат, первое, что ты сделал по возвращении, – это принялся меня оскорблять? – спросил Людовик.
Филипп рассеянно глядел на бумаги вокруг себя.
– Ты отобрал мою победу. Я отбираю у тебя твою гордость.
– Твою победу? – переспросил Людовик, делая упор на первое слово.
– Твою гордость, – повторил Филипп.
– Ты что, всерьез считаешь победу своей?
– И все, что тебе дорого, – словно не слыша вопросов брата, ответил Филипп.
Людовик смотрел на человека, оседлавшего его стол. «Неужели это мой брат?» Воспоминания прошлого, по-настоящему дорогие сердцу короля, никак не вязались с презрительными, если не сказать предательскими, речами Филиппа.
– А ты и впрямь не в себе, брат, – сокрушенно вздохнул Людовик.
– Ты бы на себя посмотрел! Глух к советам. Ослеплен грехом. Безучастен ко всему, кроме собственных великих мечтаний. Ты одержим новым дворцом и готов построить его во что бы то ни стало!
– Помнишь наш разговор в лесу, возле реки? Что я тебе тогда говорил?
– Сколько хороших людей погибло, веря твоим лживым речам!
– Ты тогда сказал мне, что тебе можно доверять.
– Еще до начала первого сражения ты был уверен в исходе войны. Зачем ты ее затевал? Решил поиграть?
Казалось, братья говорят на разных языках.
– Ты тогда мне сказал, что прикроешь мою спину, – напомнил Филиппу Людовик.
Филипп спрыгнул со стола и встал позади короля.
– А что, по-твоему, я сейчас делаю? – холодно улыбаясь, спросил он.
Слуги герцога Кассельского неутомимо вкатывали в Большой зал бочки с вином и съестными припасами. Владелец Кассельского замка молча их пересчитывал, помахивая зажатым в руке королевским приглашением. Рядом с герцогом стоял Монкур, потирая раненую руку. Это была плата за последний налет, правда не слишком высокая. А вот Тома заплатил очень дорого.
– Какие знакомые бочки, – сказал герцог Кассельский. – Впрочем, ничего удивительного. Они принадлежат мне.
– Воры повсюду, мой господин, – отозвался Монкур. – На дороге их полным-полно.
– Да неужели? – притворно удивился герцог Кассельский. – До чего ж опасным делом приходится заниматься благородному Монкуру!
Герцог улыбнулся, потом вдруг отвесил Монкуру звонкую оплеуху.
– Вы что же, вздумали нападать на груз под самым носом у королевской свиты? И еще убивать
Лицо Монкура пылало, но он старался не подавать виду.
– У нас не было точных сведений.
– Вы, похоже, свои мозги оставляете у шлюх? Шесть тысяч солдат вернулись с войны! Дорожная охрана одета в новенькие мундиры. Их только слепой не увидит. Теперь у короля хватит людей, чтобы за каждым кустом поставить по гвардейцу. Этот налет следовало совершить гораздо раньше. Почему вы дотянули до последнего? И не лгите мне насчет недостатка сведений. Вы заблаговременно получили их от меня!
В зал вошел Мишель, остановился возле очага и смачно плюнул в огонь.
– Почему вы один? – злобно щурясь, спросил у него герцог Кассельский.
– Тома мертв, – ответил Мишель.
– Мало того, что я потерял верного и преданного слугу! Теперь король по его следам заявится сюда.
Монкур покачал головой:
– Мы не оставили свидетелей.
Герцог Кассельский встал перед очагом, разглядывая пляшущие языки пламени.
– Молись, чтобы это оказалось правдой. Единственным, кого повесят за содеянное, будете вы, Монкур. Но не спешите намочить в штаны. Вы получите долю Тома. Постарайтесь не сдохнуть раньше, чем промотаете его денежки.
Взмахнув королевским приглашением, герцог Кассельский швырнул бумагу в огонь.
– Где вы прячете свое зелье? – допытывалась Клодина, тщательно осматривая содержимое кухонных шкафов.
Массон следовал за дочерью по пятам, покачиваясь на нетвердых ногах и тяжело дыша.
– Клодина, ну что ты все придумываешь? Прошу тебя, прекрати.
– Отец, не пытайтесь меня обмануть! Вас выдает дыхание. Я улавливаю в нем характерную горечь. Как бы вы ни заглушали ее медом или вишней, она остается. Так что не разыгрывайте удивление.
Упорство Клодины было вознаграждено. В последнем шкафу, на самой нижней полке, она обнаружила большой ящик с надписью «XIV». Клодина подняла крышку. Здесь хранились лекарства, предназначавшиеся на случай болезни короля. Среди зеленых и коричневых бутылок она наткнулась и на заветную отцовскую бутылочку синего стекла.
– Отец, вам ли не знать, что эта жидкость не предназначена для питья? – укоризненно спросила Клодина.
Массон не успел придумать очередное оправдание. Раздался громкий стук в дверь.
– Именем короля, откройте!
Усадив отца на стул, Клодина расправила фартук и убрала со лба выбившиеся прядки волос, после чего пошла открывать. Первым в кухню вошел Фабьен Маршаль. За ним двое швейцарских гвардейцев внесли крупного мужчину, в котором едва теплилась жизнь. Можно было лишь гадать о переделке, в которую попал этот верзила, но она стоила ему глаза и сильно покалеченной ноги. Гвардейцы бесцеремонно бросили раненого на стол, не пощадив глиняные миски.
– Король приказывает вам спасти этого человека, – объявил Маршаль.