Вершина мира
Шрифт:
Надеясь поскорее скинуть рабский ошейник, и представить себе не мог, насколько тяжким испытанием может оказаться долгожданная свобода. Свобода, обернувшаяся к бывшему рабу не самой лучшей своей стороной. Он был чужим в этом мире. Нет, приспособился он быстро, словно маску натянув навязанную роль слегка таинственного, но крайне милого парня из хорошей семьи, внутренне заходясь бешенством, что вынужден поступать так же, как они, вбивал себя в рамки, учился не замечать бесконечную череду прислуги дома, обслуги за его пределами и журналистов. Вот уж кто доводил молодого человека до исступления! Эти проныры были готовы караулить герцога круглые сутки. Их интересовало все - что на обед ест, какого цвета его трусы и кто выполз поутру из герцогской постели, а еще пикантней,
И оказалось, что неволя не ограничивается ошейником. Что помимо ошейника существуют жесткие правила поведения, коим должно следовать, ни на шаг не отступая, поскольку на кон поставлена не шкура, а репутация. Шкура что, она заживет, а вот испорченную репутацию можно и не восстановить. А быть парией в мире, где предстоит жить крайне неприятно. Вот и приходилось выкручиваться и соответствовать, сквозь зубы, кляня бывшую хозяйку, подложившую напоследок такую свинью. И таскаться по вечеринкам в компании разнузданных шалопаев, которые танцевали почти до утра, а потом отсыпались до вечера. Не соврала Ольга. А вечером все сначала. Золотая молодежь, мать ее! Они громко галдели, слушали оглушающую, лишенную смысла музыку, курили какую-то гадость и напивались до беспамятства.
Влад поддерживал с ними отношения только ради герцогини, считавшей это единственным, что должно волновать молодого внука. Его ровесники из его круга, которые, без сомнения, покажут ему хороший пример и изумительные манеры. То ли ее светлость за количеством лет попросту выжила из ума, то ли совершенно искренно не желала обращать внимание, что в действительности вытворяли отпрыски благородных семейств. Бывший раб ухмылялся про себя, качал головой, размышляя, что эти охламоны мало чем могут его удивить.
А еще было море девиц и женщин постарше, и даже замужних, стремящихся скрасить герцогу постель. Нет, против этих он ничего не имел, главное, чтоб не надоедали слишком. Он быстро научился расставаться с самыми назойливыми из них. Легко и безболезненно для обеих сторон. Небольшой подарок, легкая улыбка, приятный вечер в тихом ресторанчике. Почему-то так выходило, что ни одна на него не обижалась, заявляла, что он душка и, отечески потрепав по волосам, исчезала в следующей постели. Хуже, когда они пытались разговаривать "по душам", стараясь выведать его тайны. Эти разговоры Влад быстро пресекал, переводя на тряпки и драгоценности.
Была еще одна небольшая проблема. Даже оставаясь в одиночестве своей комнаты, вынужден был заклеивать клейма специальным тонким пластырем имитирующим кожу, чтоб вопросы лишние не задавали. Свести следы ожогов все руки не доходили, да и в его положении клинику нужно искать со слепо-глухо-немыми врачами. Влад знал одну такую, но скорее прогуляется голым по зимним улицам города, чем обратится туда.
Впрочем, клейма ему не особо мешали, сложнее приходилось со шрамами от кнута, но и тут Влад вывернулся достаточно быстро, придумав сказку о том, что будучи подростком, глупо поспорил с друзьями, что вытерпит любую боль. Глупые дети и приложили к спине не менее глупого товарища несколько раскаленных железных прутьев. Спор он выиграл, а отметины вот остались. Ему верили, восхищались, сочувствовали, а иногда и журили за безрассудство. Слава богам, среди женщин перед которыми заголялся бывший раб, не попадалось ни одной, хоть сколько-то связанной с медициной, иначе его быстро вывели бы на чистую воду.
Ольга, знающая об этих трудностях, с увлечением играла во врача экспериментатора, испытывая на несчастном герцоге аптечные новинки, обещающие буквально с первых сеансов свести все шрамы и рубцы. Влад посмеивался над ее стараниями,
В этом отношении безопаснее иметь дело с женщинами из местного борделя. Заплатил, получил вполне профессионально, удовольствие и отчаливай, следующий клиент дожидается. А уж коли поговорить по душам и спросить житейского совета - добро пожаловать к Мадам. И ей можно рассказать, что несмотря ни на что на душе пусто, что спать нельзя и не спать невозможно. Что кошмары каждую ночь, и ненависть разъедает то, что от души осталось. И ночь это самое страшное, когда зверем мечешься меж камином и кроватью и засыпаешь под утро, и мотаешься, как неприкаянный, по глупым вечеринкам и балам лишь бы не оставаться наедине с собой. Уж Мадам-то, она все поймет и тайны никому не растреплет - профессиональная этика.
Ольга при первом же удобном случае сбежала в свой городской дом, доставшийся ей вместе с титулом, собираясь заняться тем, о чем мечтала всю жизнь - журналистикой. Уж насколько Влад не любил журналистскую братию, но Ольгу в ее выборе поддержал, и во всех боях со старой герцогиней неизменно принимал сторону сестры. Да и почему не поддержать, если Ольга действительно талантливый журналист? Ольга работу свою любила, и отступаться не желала, а бабка, побушевав с недельку, утихомирилась.
Сперва сестра поступила в какую-то студию, но очень скоро ушла и открыла собственный канал. Влад хотел помочь ей финансово, но она отказалась, и как он не увивался вокруг, была непреклонна. Она даже не разрешила подарить ей камеру. Единственное, что приняла от Влада это смешную статуэтку бога, а точнее богини информации - скрюченную старуху с колкими глазами и губами сложенными так, что, казалось, вот-вот сообщит какую-нибудь гадостную сплетню. Влад подозревал, что в магазине его просто обманули насчет богини, никакая она не богиня, но Ольга долго хохотала и поставила бога на стол в кабинете. Герцог, не таясь, завидовал сестре. Она не наследница, не отягощена обязанностями перед семьей и ей в постель не пытались подкладывать тупоголовых девиц.
Очень скоро такая жизнь стала раздражать Влада до зубовного скрежета. У Ольги хоть работа была, а он болтался, как известно, что в проруби. Но был вынужден с этим мириться, пока не почувствовал в себе достаточно злости чтобы всерьез поссориться с герцогиней, послать к черту весь цвет золотой молодежи и запереться в тиши дядиного кабинета.
В кабинет он зашел впервые с момента приезда в родовое поместье, где ему так истово пытались привить гордость за происхождение и ненависть ко всем остальным, не осененным и не достойным. Никто из них так и не понял, что Влад человек из другого мира не по происхождению, так жизнь выбрала. Он не мог ненавидеть Дмитрия Петровича, так много сделавшего для него, ни Наташку, возившуюся со скальпелем в тиши операционной, ни всех остальных своих знакомых. Возненавидеть можно было только Аню, но и ту лишь по личным мотивам.
Влад сел за широкий стол, выдвинул ящики и вывалил перед собой груды документов, в которых предстояло разобраться. Это было не самоуправство, а совершенно законно, благо о вступлении в наследство уже сутки как объявили. И ему было, мягко говоря, неинтересно, что подумает о подобных изменениях бабка. Влад устал от развлечений, и теперь хотелось только работать в тиши и спокойствии темного кабинета, уставленного тяжелой мебелью, с неизменной пастью неприкрытого камина, в дымоходе которого что-то завывало и ухало. Поднялся ветер, обещавший к ночи принести дождь.
Отодвинул документы около четырех утра. Голова гудела, на передвижном столике стояло два опустошенных кофейника в окружении грязных чашек, все это хозяйство, только полное и чистое было принесено заботливой Наом. Вот вам и преимущества хозяина жизни. Глаза слипались, несмотря на все количество выпитого кофе, но это было ничего. Теперь у него была своя собственная экономическая стратегия. Своя империя, которую будет строить, и развивать по мере сил и возможностей. Безымянный раб, от которого герцога отделял всего год не смел о таком и мечтать.