Весь этот свет
Шрифт:
– У него красивые глаза, – сказала она.
Свет уже погасили, и девушки, лежа в кроватях, шептались. Грейс услышала, как Эви ворочается в постели.
– А руки красивые? У офицеров всегда красивые руки. Порода.
– Не обратила внимания, – сказала Грейс. – Завтра посмотрю.
На следующий день Грейс присмотрелась. Барроуз, известный больше как капитан Барроуз, лежал, сжав зубы, пока доктор осматривал его раны. Грейс назначили помогать. Держать поднос, на который клали грязные бинты и тампоны, и миску с чистой горячей водой и отодвигать занавеску над дверью, когда врач входил и выходил. А еще «поддерживать
Когда доктор закончил, сестра, не медля ни минуты, повела его в свою палату, чтобы он выпил чаю с кусочком пирога. Грейс старалась помочь больному, как могла. Она смущалась, придерживая его за плечи, помогая лечь чуть повыше, и постоянно напоминала себе, что пока он здесь – он не капитан Барроуз, не красивый мужчина, губы которого интересной формы, а просто пациент. Подтянув его повыше, поправив подушки и поднеся стакан воды к губам интересной формы, она вновь почувствовала себя медсестрой, и смущение, к счастью, прошло. Она убрала разбросанные клочки ваты, поправила простыню.
– Как тебя зовут?
Грейс не могла взглянуть на него, и даже когда смогла, не сводила глаз с его левой брови, не смея рассмотреть лицо.
– Кемп.
– Ну это понятно. А зовут-то как?
Грейс не сдержала улыбки, которая тут же пропала.
– Сестра.
Повисло молчание. Грейс разглядывала свои руки, лежавшие на одеяле, и внезапно то, что она делала, показалось ей чем-то личным. Поправляла ему простыни, как мать ребенку или жена мужу.
– Ну, пусть будет Кемп. Передай сигареты, пожалуйста.
– Вы ранены в грудь, – сказала она. – Будете кашлять.
– Чушь, – ответил Барроуз, но мягко. Грейс рискнула посмотреть на него. Лежа на подушке, он склонил голову набок, глаза были закрыты. Грейс посмотрела еще. Его плохо побрили под подбородком, где кадык; заметив это, она ощутила в животе странное чувство.
– Ну и как ты здесь оказалась?
Грейс едва не подпрыгнула, услышав эти слова.
– Что вы хотите сказать?
Барроуз махнул рукой.
– В больнице. Здесь почти как в армии, так что я, можно сказать, у себя дома, но я не понимаю, почему люди по своей воле сюда идут, – он чуть заметно улыбнулся. – Нет, ты не подумай, я благодарен, конечно.
Грейс крутила в руке кусочек ваты. Она понимала – большая честь, что он так с ней говорит. Будто она стоит на той же ступени, что и он.
Может быть, это просто маска, которая исчезнет, когда он наденет накрахмаленную униформу цвета хаки. А может быть, он просто очень милый.
Она вновь осмелилась посмотреть – не в лицо, на линию роста волос.
– Выбора не было. Либо это, либо в учительницы.
Вновь повисла тишина. Грейс снова подняла глаза на капитана. Он задумчиво рассматривал ее.
– Уверен, ты хорошо бы поладила с детьми.
– Что с вами случилось? – спросила Грейс, чтобы сменить тему. Его лицо помрачнело, и она прикусила язык. – Простите. Я тупица. Я не хотела…
– Да все в порядке. Тебе нужно это знать. Ты же медсестра.
– Ну, я пока не медсестра. Только учусь. – Внезапно испугавшись, она бросила нервный взгляд через плечо. – Только, пожалуйста, не говорите
Он прижал палец к губам, и Грейс поймала себя на том, что снова их разглядывает. Барроуз закрыл глаза, будто разговор его утомил. Грейс повернулась, чтобы уйти, но его слова, хотя были очень тихими, донеслись до ее слуха:
– Забавно, что ты сказала – учишься. Меня вот учения до добра не довели.
Грейс обернулась.
– Показывали новобранцам, как обращаться с взрывчаткой, – пояснил он и открыл глаза. Они были серыми, под покровом очень густых ресниц. – Один что-то возился, я подошел к нему, но было уже поздно, ну и… – Барроуз махнул рукой.
Грейс ужасно захотелось отмотать время назад и никогда не говорить ему об этом. Зачем она рассказала, что еще учится? Теперь он разозлится. Или еще хуже, испугается, что она неопытна и может ошибиться.
– Я не сделаю вам больно, – сказала она.
Барроуз поднял брови.
– Парень был не виноват, – сказал он. – Просто несчастный случай. Могло случиться с кем угодно.
– Вы очень добрый, – сказала Грейс. Может быть, он верующий?
Барроуз покачал головой.
– Да нет. Он и так сполна заплатил за свою ошибку.
Грейс не сразу поняла, что имеет в виду капитан.
– Ой, – сказала она. – Простите…
– Ты тоже ни в чем не виновата, – он чуть заметно улыбнулся с явным усилием. – Все думают, их ранят в бою, но попасть в такой переплет куда неприятнее.
– Я рада, что не в бою, – сказала Грейс. – Слышала, Чемберлен [6] говорит, что бои прекратятся.
– Ну, – сказал Барроуз и вновь улыбнулся, на этот раз печально, – разбирайся ты в политике, как я, ты бы не придавала значения их словам. Верить нужно только их действиям. И так было всегда.
– Вы меня пугаете. – Грейс внезапно затошнило, и она почувствовала себя очень глупой.
– Правда? – удивился он. – А я думал, ты не из пугливых. И потом, все медсестры сделаны из стали, разве нет?
6
Невилл Артур Чемберлен – лидер консервативной партии, премьер-министр Великобритании с 1937 по 1940 год.
– Может быть, – ответила Грейс, осознавая, что снова позволила себе слишком много, слишком увлеклась разговором. Все думают, она сделана из стали. Не из плоти, крови и неровного дыхания. – Может быть, я такой стану.
Мина
Боль была всюду, она была всем. Казалось невозможным отделить себя от этой боли. Спустя какое-то время она чуть ослабла, достаточно, чтобы я могла думать, и я подумала: помогите. Вряд ли я сказала это вслух, но на секунду почувствовала присутствие кого-то другого. Изменился сам воздух. Я почувствовала чужие запахи и услышала голоса. Женский, спокойный, и мужской, на расстоянии. Низкий и несчастный. Беспокойство, звучавшее в нем, я увидела как красную линию, прочертившую тьму в моих глазах. Красная линия делилась на части, становилась паутиной красных линий, безумным узором. Потом снова сменилась тьмой.