Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Вмешался мужской голос:
— Он сам любил порой сыграть, Джамис-то.
— Тогда сыграй нам какую-нибудь из ваших песен, — попросила Чани.
«Сколько женского очарования в этом детском голосе, — подумала Джессика. — Я должна предостеречь Пауля относительно их женщин… и не откладывая».
— Вот песня, сложенная моим другом, — сказал Пауль. — Я думаю, его уже нет в живых… его звали Гурни. Он называл ее своей вечерней песней.
Фримены притихли, слушая звучный мальчишеский тенор Пауля, поднявшийся над звоном струн балисета.
Это ясное время мерцающих углей — Золотое сияние солнца, тонущего в сумерках. Смятенные чувства, отчаянья мрак — Вот спутники воспоминаний…Джессика почувствовала, как музыка отдается в ее душе — языческая, гудящая звуками, пробуждающая желание в ее теле. Она слушала песню, напряженно замерев.
Ночь — покой, жемчугами усеянный… Ночь — для нас! И радость сверкает, ею навеяна, В глуби твоих глаз. Любовь, цветами увенчана, В наших сердцах… Любовь, цветами увенчана, Переполнила нас.Отзвучал последний аккорд, и несколько мгновений в воздухе воспоминанием о нем звенела тишина. «Почему он спел песню любви этой девочке? Ребенку?» — спросила она себя, чувствуя вдруг безотчетный страх: она ощутила, как жизнь течет вокруг нее и она потеряла контроль за ее течением. «Но почему, почему он выбрал именно эту песню? — думала она. — Порой интуиция подсказывает верное решение. Так почему он это сделал?»
Пауль молча сидел во мраке. Единственная холодная мысль владела им: «Моя мать — враг мне. Это она влечет меня к джихаду. Она родила и воспитала меня. И она — враг мне».
Глава 13
Понятие прогресса служит нам защитным механизмом, укрывающим нас от ужасов грядущего.
В свой семнадцатый день рождения Фейд-Раута Харконнен убил на семейных играх своего сотого гладиатора. По случаю праздника на родовую планету Дома Харконнен, Джеди Прим, пребывали наблюдатели от императорского двора — граф Фенринг и леди Фенринг, его официальная наложница, которые и были приглашены вечером в золотую ложу над треугольной ареной, дабы наблюдать бой вместе с ближайшими родственниками виновника торжества.
В ознаменование дня рождения на-барона и в напоминание всем прочим Харконненам, а также подданным, что именно Фейд-Раута является официально объявленным наследником баронства, на Джеди Прим был объявлен праздник. Старый барон особым указом повелел отдыхать от забот сутки напролет, и с превеликими трудами в Харко, престольном городе Дома Харконнен, изобразили веселую, праздничную атмосферу: на домах развевались флаги, а фасады домов вдоль Дворцового Проспекта сияли свежей краской.
Правда, в стороне от парадного проспекта граф Фенринг и его спутница ненароком увидели кучи мусора, обшарпанные бурые стены домов, отражающиеся в лужах, опасливо суетящихся жителей.
Сам баронский дворец с его голубыми стенами выглядел безукоризненно — до ужаса безукоризненно; но граф и его леди видели, чего это стоило. На каждом шагу маячили стражники, и их оружие поблескивало тем особенным блеском, который говорил опытному глазу, что без дела оно не скучает. Даже во дворце нельзя было пройти из одной зоны в другую, миновав пропускные пункты стражи. Походка и осанка слуг выдавали их военную подготовку… и еще то, как внимательно-внимательно смотрели их глаза.
— Чувствуешь напряженность? — промычал граф своей спутнице на их тайном языке. — Наш барон, похоже, начинает ощущать, какую цену ему пришлось в действительности заплатить, чтобы уничтожить герцога Лето!
— Напомнить тебе легенду о фениксе? — ответила та. (Тет-а-тет они были на «ты».)
Они стояли в приемном зале дворца, ожидая сигнала к началу семейных игр. Зал был невелик, метров сорок на двадцать, но наклонные пилястры по стенам и слегка изогнутый потолок создавали иллюзию гораздо более просторного помещения.
— А-а, вот и сам барон, — заметил граф.
Барон шествовал по залу как бы скользя и переваливаясь — той особенной походкой, какой требовало управление гигантской тушей, поддерживаемой силовой подвеской. Жирные щеки тряслись, силовые поплавки перекатывались под оранжевой мантией. Сияли перстни, унизывавшие толстые пальцы, и драгоценные опафиры, которыми было расшито баронское одеяние.
Пообок барона шел Фейд-Раута. Черные кудри были завиты мелкими колечками — над угрюмыми глазами эти лихие завитки казались неуместно веселыми. На нем была черная куртка в обтяжку, такие же брюки, лишь слегка расклешенные внизу, и мягкие низкие башмаки, охватывающие маленькие ступни.
Леди Фенринг отметила осанку юноши и крепкие мышцы, играющие под тканью, и подумала: «Этот не позволит себе разжиреть…»
Барон остановился перед ними, хозяйским жестом взял Фейд-Рауту за руку и представил:
— Мой племянник, на-барон Фейд-Раута Харконнен. — И, повернув младенчески-розовое жирное лицо к племяннику: — Граф и графиня Фенринг, о которых я говорил.
Фейд-Раута с приличествующей любезностью склонил голову, а затем уставился на леди Фенринг — золотоволосую, гибкую, изящную. Прекрасную фигуру обливало серо-бежевое платье — без украшений, но превосходно сшитое. Затем Фейд-Раута встретил взгляд ее зеленовато-серых глаз. Она просто лучилась тем типично Бене-Гессеритским безмятежным спокойствием, которое всегда несколько раздражало молодого наследника Дома Харконнен.
— У-м-м-м-м-м-ах-м-м-м, — протянул граф, изучающе разглядывая Фейд-Рауту. — Приятный и аккуратный молодой человек, э, не так ли, моя — хм-м-м… моя дорогая?.. — Граф взглянул на барона. — Любезный барон, вы изволили упомянуть, что говорили о нас этому приятному молодому человеку. Любопытно знать, что же именно вы ему сказали?
— Я говорил своему племяннику о том, с каким уважением относится, к вам Император, граф Фенринг, — поклонился барон, подумав: «Обрати на него особое внимание, Фейд! Убийца, который ведет себя точно кролик, — самая опасная разновидность!»