Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Двое идущих впереди подняли свою ношу на покрытый коврами уступ, сложили у ног Чани и отступили назад.
Джессика посмотрела на бурдюк, потом на принесших его фрименов. Их капюшоны, отброшенные на спину, открывали длинные волосы, скрученные в тугой валик под затылком. Черные провалы глаз смотрели прямо и бесстрастно.
От бурдюка исходил густой запах корицы облаком окутывая Джессику. «Пряность?» — подумала Джессика.
— Принесли ли вы воду? — спросила Чани.
Ей ответил тот Хранитель Воды, что стоял слева, — человек с багровым шрамом, пересекавшим переносицу. Он кивнул и произнес:
— Мы принесли воду, сайядина, но мы не можем пить ее.
— Есть ли в ней семя? — продолжала ритуал Чани.
— В ней есть семя, — отвечал фримен.
Чани встала на колени, склонилась над колышущимся бурдюком, сложила на нем руки.
— Благословенны вода и семя ее, — провозгласила она.
Обряд, оказывается, был знаком Джессике. Она бросила взгляд назад, на Преподобную Мать Рамалло. Глаза старухи были закрыты, она сгорбилась на своей скамье, словно ее одолел сон.
— Сайядина Джессика, — позвала Чани. Джессика обернулась к девушке.
— Вкушала ли ты ранее благословенную воду? — спросила Чани. И прежде чем Джессика успела что-либо сказать, сама же ответила: — Но нет, ты не могла вкушать от благословенной воды, ибо ты — иномирянка и как таковая была лишена этого блага.
По толпе пронесся вздох, зашелестели одежды. От этого звука, показалось Джессике, зашевелились волоски на ее шее.
— Сбор был велик, и Податель нашел свою гибель, — возгласила Чани, развязывая свитую улиткой трубку, прикрепленную к горловине колышущегося бурдюка.
Теперь опасность просто бурлила вокруг — Джессика кожей ощущала ее. Взглянув на Пауля, она увидела, что тот захвачен таинственным обрядом, но глаза его прикованы к Чани.
«Видел ли он этот миг в грядущем? — мелькнуло в голове Джессики. Она положила руку на живот, где жила сейчас нерожденная дочь. — Имею ли я право рисковать и ее жизнью?..»
Чани протянула трубку Джессике:
— Вот — Вода Жизни, та, что дороже обычной воды; вот — Кан, вода, освобождающая душу. И если ты способна быть Преподобной Матерью, то она откроет тебе всю Вселенную. Да свершится теперь воля Шаи-Хулуда!
Джессика разрывалась между обязанностями перед Паулем и перед нерожденной дочерью. Ради Пауля она, конечно, должна была принять трубку и выпить содержимое бурдюка — но когда она склонилась к предложенной ей трубке, чувства предупредили ее об опасности.
От бурдюка исходил горьковатый запах, схожий с запахом некоторых знакомых ей ядов. Не совсем такой, но похожий.
— Теперь ты должна испить отсюда, — сказала Чани. Отступать уже нельзя, напомнила себе Джессика. Но ей не вспоминалось ничего из уроков Бене Гессерит, что могло бы помочь ей в эту минуту.
«Что же это? — недоумевала Джессика. — Спиртное? Наркотик?..»
Она приняла трубку, вдохнула коричный аромат, вспомнила опьянение Дункана Айдахо. Это и есть пряный ликер? — спросила она себя. Взяла в рот трубку и осторожно потянула, сделав совсем крохотный глоток. Горьковатый напиток отдавал Пряностью и слегка пощипывал язык.
Чани сжала бурдюк. Струя жидкости ударила в небо, и Джессика невольно проглотила ее. Она сдерживалась изо всех сил, пытаясь сохранить спокойствие и достоинство.
— Принять «малую смерть» тяжелее, — чем самую смерть, — проговорила Чани, глядя на Джессику. Она, казалось, чего-то ждала.
Джессика также смотрела на Чани, не выпуская трубки изо рта. Вкус Пряности переполнял ее, окутывая ноздри, небо, щеки, даже глаза. Теперь он казался остро-сладким.
И прохладным…
Чани вновь влила в Джессику душистую жидкость.
Какой нежный вкус…
Джессика разглядывала личико Чани — в нем проступали черты Лиет-Кинеса; со временем они должны проявиться отчетливее.
«Они мне дают наркотик!» — подумала Джессика. Но наркотик, не похожий ни на один известный ей, — а ведь обучение Бене Гессерит включало умение распознавать наркотики по вкусу…
Черты лица Чани внезапно ярко высветились — так отчетливо увидела теперь ее Джессика.
Наркотик!
Молчание вихрилось вокруг Джессики. Каждой клеточкой тела она чувствовала, что с ней происходит нечто огромное. Она ощутила себя наделенной сознанием крохотной пылинкой, меньше любой элементарной частицы, но частицы, наделенной способностью самостоятельно двигаться и воспринимать окружающее. В какой-то миг перед нею словно распахнулся занавес — она в неожиданном озарении осознала что-то, вроде психокинетического продолжения самой себя. Она была пылинкой — и не только. Пещера по-прежнему оставалась тут, вокруг нее. Пещера — и люди. Она чувствовала их: Пауль, Чани, Стилгар, Преподобная Мать Рамалло.
Преподобная Мать!
Ведь еще в школе шептались, что не все переживают посвящение в Преподобные Матери… что наркотик убивает некоторых претенденток.
Джессика сконцентрировала внимание на Преподобной Матери Рамалло. Только теперь она осознала, что время словно остановилось, замерло вокруг нее.
«Почему застыло время?» — спросила она себя. Застыли вокруг напряженные лица, замерла повисшая неподвижно пылинка над головой Чани.
Ожидание…
И, как откровение, как взрыв, пришел ответ. Ее собственное время остановилось, чтобы спасти ее жизнь!
Сосредоточившись на психокинетическом продолжении своего «я», Джессика заглянула в себя — и сразу натолкнулась на загадочное ядро… на бездонный черный провал, от которого она инстинктивно отпрянула.
«Это и есть то место, куда мы не можем — не смеем! — заглянуть. То самое место, о котором с такой неохотой говорят Преподобные Матери. То самое место, куда может смотреть один лишь Квисатц Хадерах…»