Весь невидимый нам свет
Шрифт:
Фредерик выкладывается изо всех сил. Однако самые резвые мальчишки — гончие, отобранные со всей страны за скорость и готовность повиноваться. У Вернера такое чувство, что они бегут яростнее, целеустремленнее прежнего. Им не терпится узнать, что будет, когда кого-нибудь догонят.
Фредерик не добегает до Бастиана пятнадцати шагов — его валят на землю. Получается куча-мала.
Толпа сгущается вокруг нее. Фредерик и его преследователи встают. Они все в снегу. Подходит Бастиан. Кадеты окружают своего наставника: все они тяжело дышат, многие упираются руками в колени. Морозные облачка пара сливаются в одно и тут же растворяются на
— Обычно это случается быстрее, — говорит Бастиан ласково, словно обращаясь к самому себе. — Обычно первого ловят раньше.
Фредерик щурится на небо.
Бастиан спрашивает:
— Кадет, ты слабейший?
— Не знаю, господин комендант.
— Не знаешь? — Пауза. В лице Бастиана мелькает неприязнь. — Гляди на меня, когда отвечаешь.
— Одни люди слабы в одном, господин комендант. Другие — в другом.
У Бастиана сжимаются губы и суживаются глаза, лицо наливается медленной концентрированной злостью. Как будто ветер на миг развеял облако — и проступила истинная, изувеченная сущность Бастиана. Он снимает с шеи шланг и вручает Рёделю.
Тот моргает.
— Давай, — говорит Бастиан, словно понукает робкого ученика войти в холодную воду. — Поучи его уму-разуму.
Рёдель смотрит на шланг — черный, метровый, затвердевший от холода. Проходит несколько минут — Вернеру они кажутся часами. Ветер гонит по мерзлой траве султанчики и струйки поземки. Внезапно на Вернера накатывает тоска по Цольферайну, по детским дням, когда он черными от копоти задворками катал сестренку в тележке. Грязь под ногами, хриплые голоса рабочих, мальчишки спят на составленных в ряд кроватях, их штаны и куртки висят на крюках по стене. Фрау Елена идет вдоль кроватей, как ангел, шепчет: «Знаю, холодно, но ведь я здесь, рядом, видите?»
Ютта, закрой глаза.
Рёдель делает шаг вперед и, взмахнув шлангом, бьет Фредерика по плечу. Тот отшатывается. Ветер свистит в траве.
— Еще раз, — говорит Бастиан.
Все странно замедлено. Рёдель размахивается и бьет. Удар приходится Фредерику по скуле. Вернер старается удержать перед глазами образы дома: комнату для стирки, розовые натруженные пальцы фрау Елены, собак в проулке, дым из фабричных труб. Каждая клеточка его тела хочет завопить: «Ведь это же неправильно!»
Однако здесь это правильно.
Всё никак не заканчивается. Фредерик выдерживает третий удар. «Еще!» — командует Бастиан. На четвертый раз Фредерик вскидывает руки, удар приходится ему по локтю, он оступается. Рёдель замахивается снова, Бастиан восклицает: «Нас веди своим примером за собою, о Христос!» — и весь зимний день перекашивается вбок, лопается с треском. Происходящее отдаляется, Вернер наблюдает за сценой словно с другого конца длинного тоннеля: маленькое белое поле, кучка мальчиков, голые деревья, игрушечный замок. Все так же не связано с явью, как истории про эльзасское детство фрау Елены или сказочный Париж Юттиных рисунков. Еще шесть раз Вернер слышит свист рассекаемого воздуха и странно глухой хлопок резины о руки, плечи, лицо Фредерика.
Фредерик может часами бродить по лесу, за пятьдесят метров различать певчих птах по голосам. Фредерик почти не думает о себе. Он сильнее Вернера почти во всем. Вернер открывает рот и тут же закрывает снова. Закрывает глаза, мозг.
Ударов больше не слышно. Фредерик лежит ничком на снегу.
— Господин комендант? — спрашивает Рёдель,
Бастиан забирает у него шланг, вешает себе на шею и поддергивает ремень, поправляя брюки на круглом животе. Вернер опускается на колени рядом с Фредериком и поворачивает того на бок. Из носа — а может, из глаза или из уха — течет кровь. А может, отовсюду сразу. Один глаз уже заплыл, другой открыт и смотрит в небо. Следит за чем-то в серой голубизне.
Вернер отваживается поднять голову: над ними парит одинокий ястреб.
— Встать! — говорит Бастиан.
Вернер встает. Фредерик не шевелится.
— Встать, — повторяет Бастиан тише.
Фредерик поднимается на одно колено. Встает, шатается. Щека рассечена, из нее тонкими струйками сочится кровь. Снег, попавший за шиворот, тает на рубашке. Вернер подает ему руку.
— Кадет, ты слабейший?
Фредерик не смотрит на Бастиана:
— Нет, господин комендант.
Ястреб по-прежнему парит в небе. Толстый комендант мгновение думает, двигая челюстями. В следующий миг звучит его зычный голос: «Бегом!» Пятьдесят семь кадетов пересекают поле и по заснеженной дороге трусят через лес. Фредерик на своем всегдашнем месте, рядом с Вернером. Левый глаз распух, щеки в кровавых разводах, ворот бурый и мокрый.
Ветки качаются и скрипят. Пятьдесят семь мальчишек поют в унисон:
Нет цели светлей и желаннее! Мы вдребезги мир разобьем! Сегодня мы взяли Германию, А завтра — всю Землю возьмем! [26]Зима в лесах старой Саксонии. Вернер не отваживается еще раз взглянуть на друга. Он трусит по морозу, с незаряженной пятипатронной винтовкой через плечо. Ему почти пятнадцать.
26
Пер. Л. Гинзбурга.
Арест мастера
Его берут на станции рядом с Витре, в нескольких часах от Парижа. Двое полицейских в штатском выводят его из поезда под взглядами немногочисленных пассажиров. Допрашивают в полицейском фургоне, потом еще раз в ледяном помещении, украшенном плохими акварелями океанских лайнеров. Сперва допрашивают французы, через час их сменяют немцы. Мастеру демонстрируют его записную книжку и ящичек с инструментами. Берут его кольцо с ключами и насчитывают семь разных отмычек. Зачем они нужны? Для чего вам эти надфили и пилки? Как насчет записной книжки с архитектурными замерами?
Макет для моей дочери.
Ключи для музея, где я работаю.
Бога ради.
Его заталкивают в камеру. Замок на двери и петли огромные и старинные — не иначе как времен Людовика XIV. Или Наполеона. Вот-вот подъедет директор или кто-нибудь из музея и все объяснит. Недоразумение обязательно разрешится.
Наутро немцы проводят второй, более лаконичный допрос. В углу стучит машинистка. Кажется, его обвиняют в том, что он хотел взорвать Шато-де-Сен-Мало, хотя неясно, с чего они это взяли. Допрашивающие еле-еле понимают по-французски и явно больше заняты своими вопросами, чем его ответами. На просьбу дать бумагу, сменное белье, позвонить по телефону — отказ. Его фотографируют.