Весёлая же-же… (сборник)
Шрифт:
Михаил тоже решил перейти на «ты». Отчего бы нет?
По дороге он купил фруктов. Дверь ему открыла заплаканная Варя. В квартире пахло лекарствами, затхлым, спёртым, душным запахом беды. Кремниев знал, как пахнет горе. Как пахнет несчастье. Знал, как пахнет сама смерть.
– Вы без берушей? – отчего-то спросила Михаила Варя.
– Без них, – смутившись от такой заботливости, кивнул Михаил.
Варя провела его в маленькую, затемнённую комнатку.
На разложенном диванчике под ватным одеялом лежала ещё не старая женщина – Варина мама. Измученное болью лицо, покрытое капельками пота, сомкнутые губы. На лбу женщины лежала марлевая тряпочка, смоченная в холодной воде, её придерживал ручонками Саша.
– Мам, – позвала дочь.
Женщина с трудом приоткрыла глаза.
– Вот, Михаил, познакомься.
В глазах женщины блеснуло подобие любопытства, она даже попыталась улыбнуться.
«Как похожи их улыбки, – подумал Михаил. – Как жаль Варю… и её маму. И сына!»
– Маму зовут Елена Сергеевна, – пояснила Варя, поправляя одеяло на постели у больной.
Михаил протянул объёмный пакет Варе.
– Там фрукты и грибы. Опята.
– Опята? – произнесла Елена Сергеевна. Было понятно, как женщине с трудом дается каждый звук. – С удовольствием съем… грибочек. Мой бывший муж знатным был грибником.
– Почему был, мама! Он и сейчас есть. Где-то.
– Да, где-то, наверное, есть… Михаил… Михаил, я слышала, вы любите читать книги?
– Люблю.
– Моя бабушка, как и мама, – библиотекарь, – похвастался Сашка.
– Архивариус, внук, архивариус, – прошептала больная.
– А какая разница, бабушка?
Больная лишь раскашлялась в ответ.
– Михаил… Варя, – Елена Сергеевна снова заговорила. – Я хочу, чтобы у вас всё получилось. А Саша, Михаил, Саша – хороший мальчик, послушный.
– Мама. У нас с Михаилом ничего нет. Ты о чём? – Щёки Вари зардели. Она приподняла маме голову, поднесла к ее рту ложку с лекарством. – И вообще, быть может, Михаил…
– Я холост, – ответил Кремниев, предупредив вопрос.
Он посмотрел на Варю, потом на Сашку, потом на Елену Сергеевну, такого тепла, что пробежало по его телу, он давно не ощущал. И опять же в груди защемило. Приятно.
– Вот и замечательно… – больная была очень слаба. Лекарство каплями текло по её шее. – Грибы… хочу… чуть-чуть бы…
– Сейчас, – засуетилась библиотекарша.
– Я помогу, – вызвался Михаил.
– И я, можно, бабушка? – подал голос Сашка.
Елена Сергеевна слабо кивнула. «Бедная!» – подумал Михаил. Михаил, Варя и Саша гуськом отправились на кухню. Мальчик тут же, предвещая вкусненькое, уселся за стол. Варя, еле сдерживая слёзы, мыла фрукты. Михаил протянул мальчику грушу.
– Давай как следует познакомимся, что ли? Я – дядя Миша. Держи грушу и пять.
– Александр. Пять и пять будет десять!
– Тише, Саша. У дяди Миши больные ушки.
– Ребёнок есть ребёнок, Варвара. Видишь ли, я тоже прошёл через это: у меня мама тоже болела, потом, после её смерти, у отца от горя не выдержало сердце. Поэтому я понимаю вас, но не надо отчаиваться. Так. Где у нас тарелочка? – Михаил продемонстрировал баночку с опятами. – Боюсь, что мои грибочки не совсем ещё просолились. Но, уверен, кушать их вполне можно.
Варя отнесла грибы маме. Та, как ни странно, съела сначала один, затем второй гриб, третий…
Всё это время, пока Варя находилась с мамой, Михаил был на кухне. Он оглядывал шторки на окнах, герани, преклонившие свои головки, чисто вымытые тарелки… Сашка уплетал грушу и с интересом поглядывал на незнакомца.
Через некоторое время вернулась Варя.
– Михаил, сейчас я приготовлю ужин, а вы… вы любите играть с детьми?
– Не знаю. Наверное, – пожал плечами он в ответ. – Как мама?
– Вроде уснула. Так вы любите играть с детьми? Или как?
– Дядя Миша. У меня есть така-а-ая машинка. Хотите, покажу? – Глядя на молчаливо засмущавшегося мужчину, выручил Сашка.
– Хочу…
Бывший кузнец до позднего вечера погостевал у Вари. А когда уходил, Сашка долго не отпускал его.
Ему снова снились кошмары: какой-то горбатый карлик-шут – очень коварный, очень неприятный и… очень несчастный; опять же старик с платиновыми волосами: грозный, мудрый и хитрый; женщина, по-видимому, дочь старика; огромные белые голуби; стража, чудовище… Кремниев проснулся от рези в ушных перепонках – за окном громыхал гром. Он нашарил на тумбочке упаковку с новыми берушами и уже собирался вскрыть её, как мужской хриплый голос остановил его.
– Не надо. Потерпите.
– Кто здесь? – Михаил включил бра.
Недалеко от его кровати, в кресле, закинув ногу на ногу, в дорогом чёрном костюме, при чёрной шляпе, с сигарой во рту сидел средних лет мужчина.
– Потерпите… Михаил Евгеньевич, я знаю наизусть всю историю вашей ушной болезни. – Форма разговора человека в шляпе была вежливой, но чувствовалась неискренность, притворство. За окном вновь громыхнуло, сверкнула молния, озарив комнату. Кремниев поморщился от боли.
– Господи. Всё-таки могу я воспользоваться берушами? Я давно научился читать по губам.
Человек в шляпе, оглянувшись на зашторенное окно, оставался неумолимым:
– Дождь заканчивается. Ни к чему вам беруши, Михаил Евгеньевич. Лучше скажите: вы слышите тиканье моих ручных часов?
– Что за нелепица. – Кремниев прикрыл веки. – Да, я слышу тиканье ваших ручных часов.
– Отлично. А ответьте-ка мне вот на такой вопрос: к примеру, по тональности вы сможете отличить один щелчок от другого? Вы можете отличить ход стрелок моих «Ролексов»?
– Могу. Я слышу, как тикают ваши часы – это ходит секундная стрелка. Но я также слышу, как передвигается минутная и… часовая. Кстати, сколько на ваших… «Ролексах»?