Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
Как-то раз мы с Кечошкой натравили друг на друга наших собак. Победила моя.
— Сегодня моя не в настроении, — попробовал оправдать её хозяин.
— Жена померла? — ехидно спросил я. — Когда у неё будет настроение, сообщи.
Мы договорились устроить следующий бой в пятницу, и собаки наши схватились, но как! Оскалившись, они кусали друг друга в загривок, прыгали друг другу на спину и, выкатив глазища, яростно рычали. Моя Куруха снова победила.
— Может, твоя и сегодня не в настроении? — насмешливо спросил я. —
Кечошка никак не хотел признавать поражения своей собаки Поцхверы, но весь пастуший хор дружно кричал «ура» Курухе. И ему пришлось молча согнуть палец.
В том, что победила моя Куруха, не было ничего удивительного. Странно было лишь то, что шерсть Поцхверы была совсем изодрана. Говорят, что собака — это прирученный волк. А известно, что волк не рвёт волчьей шкуры. Так какого же рожна надо было собаке? Может, ей повредило приручение? Получается, что вышла она из лесу и ещё больше одичала? На что это похоже — родственницу не пощадила. Нет, в самом деле, нельзя всех без разбору выпускать из леса!
До этого мы с Кечо обычно устраивали дома петушиные бои. Кечошкин красный петух оказался настоящим героем — он разодрал хохолок у моего петуха и основательно помял его. Кечо был так счастлив, что готов был прыгать от радости. А я, обозлившись, хватил своего петуха топором, окрасив кровью его опозоренную голову.
Бабушка рассердилась:
— Чем тебе не угодил этот несчастный петух, бессовестный ты мальчишка?
Дед же одобрил мой поступок и поддержал меня:
— Если петух голопятого соседа побеждает моего, то и дырявой копейки не стоит его жизнь! Туда ему и дорога!
На ужин, приготовленный из петуха, я позвал и Кечо. Петух был старый, и мясо его было слишком жёсткое, но Кечошкины зубы отлично справились с ним. Не насытившись мясом, мы принялись за бульон. У бедного изголодавшегося парня живот вздулся, как после нашего пиршества в винограднике Тадеоза.
Когда моя Куруха прославила меня, я гордо поглядывал по сторонам, совсем словно Кечошкин петух, а дружок мой ходил рядом с отвисшими ушами. Однако не таков он был, сын Лукии, чтобы сдаться!
Пришлось наших собак стравить друг с другом и в третий раз.
И снова Куруха так обкусала Кечошкину собаку, что та осталась еле жива.
Правда, теперь и моей здорово досталось: у неё болела задняя лапа, и она стала прихрамывать, но мальчишки уверяли меня, что хромота её не уродует.
После этого, едва завидев Куруху, Поцхвера пятилась назад и старалась куда-нибудь спрятаться. Клянусь вам, если бы можно было, она бы влезла под свой собственный хвост.
Теперь уж я совсем приосанился и задрал нос кверху.
Кечо же нахмурился, как туча в ненастье.
— Кечуня, — начал я елейным голосом. — Помнишь, как я рассчитался со своим петухом?
— Собачье мясо не едят, иначе и я бы не остался в долгу, — ухмыльнулся он.
— А ты возьми её, паршивку, и убей на бабушкиной могиле, — посоветовал я.
На следующий день, смотрю, Кечо снова взял с собой Поцхверу. Завидев мою Куруху, она трусливо спряталась за хозяина.
— Что ты таскаешь за собой эту срамницу? — ещё издали крикнул я ему. — Не мог дома оставить? Хоть кур постерегла бы от сусликов.
— На этот счёт не волнуйся! С сусликами и мой петух справится, — ударил он меня старым хлыстом.
— Правильно! Хороший петух в роли сторожа лучше плохой собаки, — не остался я в долгу. — А такую собаку иметь — всё равно, что не иметь. На твоём месте я б её давно прикончил.
— Так я и сделаю. Только потерпи немного.
Прошла неделя.
Как-то утром я никак не мог дозваться Курухи.
Мне показалось, что ночью я слышал её обеспокоенный лай, но не придал этому значения.
Огляделся я, и вдруг вижу — лежит у амбара. Тронул её ногой — не шевелится, тронул снова — ни звука. Словом, что там много говорить, — Куруха была мертва. Осмотрел я её, но следов удара не нашёл, иначе убийцу долго бы искать мне не пришлось. Итак, погибла моя любимая собака, моя гордость и слава! Я не заплакал, но сердце моё обливалось кровью.
Примерно через неделю я отправился взглянуть на труп собаки. Но до меня ещё издали донёсся такой отвратительный запах, что я не решился подойти поближе. Пролетел месяц, и я снова пошёл туда. Дурной запах уже исчез, да и от собаки остались лишь шерсть да кости. И тут уж я не смог сдержать слёз. Слёзы промыли мне глаза, и я вдруг заметил среди костей что-то чёрное; поковырявшись палкой, я выудил большую ржавую иглу.
— Странно, — подумал я, — как она сюда попала?
И тут меня озарило: я опрометью бросился к дому, схватил Кечо за руку и потащил за собой.
— Куда это ты меня? — недоуменно таращил он глаза.
— Пошли-пошли! — грозно ответил я и ещё крепче сжал его руку. Словом, я почти бегом поволок его за собой.
— Что это? — спросил я его.
— Кости!
— Чьи?
— Собаки!
— Чьей собаки?
— Чьей, твоей! Разве ты её не здесь бросил?
— А это что? — и я палкой показал ему на иглу.
— А я почём знаю? — ответил он, побледнев и слегка попятившись, словно испугался, что игла сейчас подпрыгнет и воткнётся ему в глаз.
— Ах, не знаешь? — свирепо спросил я. — А за день до смерти Курухи разве не у твоей матери пропала игла, и разве это не она перевернула весь дом в поисках её, но так и не нашла? Интересно, кто же это проглотил её? Ты что, онемел, дружочек? Дал собаке проглотить, да? Ах ты, дрянь мерзкая, паршивый попрошайка! Позавидовал, что моя собака лучше твоей? Иглой одолел богатыря! Эх ты, герой!..
Его молчание окончательно убедило меня, что он виновен в смерти Курухи, и я не смог отказать себе в удовольствии влепить ему две здоровые затрещины.