Веселые каникулы мажора
Шрифт:
А вот третье… Там практически приговор. Следователь смакует каждое слово, каждую букву… когда озвучивает текст завы матери Василисы о… похищении Василисы…
— Бред, — вырывается из меня. я собирался молчать, но сюр зашкаливает. — Девушка была со мной в момент задержания. Ваши сотрудники…
— Наши сотрудники уже дали показания, что документов у девушки не было. Личность не была установлена, а сейчас девушка пропала.
Пропала?
Подождите! Что за… развод?
Или Петя добрался
Где найти ответ на самый главный вопрос?
Больше не слушаю, что вещает продажная шкура, и какие кары призывает на мою голову. Единственная мысль сейчас горит гигантскими буквами: что с моей Васей? Что с ней?
Но узнать мне не позволяют.
После так называемой беседы и новой порции «пожеланий» от борзого, я оказываюсь в камере. Тесное помещение с прикрученной к стене деревянной лавкой, единственным источником освещения в которой является узкое окно под потолком.
За наполовину сломанной перегородкой отвратительно смердит отхожее место и капает вода из подтекающего крана. Монотонная капель сводит с ума, не давая сосредоточиться.
Когда по моим подсчетам наступает ужин, в металлической двери открывается окошко, трансформируясь в подобие подноса. На этом странном сооружении остается алюминиевая чашка и кусок хлеба.
— Ваш ужин, сэр, — произносит насмешливый голос, и отверстие закрывается.
Хлеб падает на пол, как и чашка, неприятно скрипя по бетонному полу.
Посудину я нехотя, но поднимаю: без воды долго не протянешь, а кран работает исключительно на капли. Чтобы набрать глоток воды приходится ждать.
Хлеб тоже поднимаю и кладу под лавку. Где-то там скреблись мыши, так пусть хоть они перекусят «щедрым» подношением.
Утро и новая порция хлеба. Ужин и снова знакомый кусок.
Его я съедаю сам, рассудив, что так можно откинуться раньше времени.
Снова утро. И снова. Мне кажется, что я схожу с ума и теряюсь в пространстве. Поэтому когда вместо оконца распахивается дверь, не шевелюсь, устроившись на спине. Темнота потолка давит на сознание, как и всё происходящее. Я до синяков исщипал себя, убеждаясь раз за разом, что всё не кошмарный сон.
Раны ноют, а отбитые рёбра ко всему прочему мешают полноценному вдоху, и я стараюсь как можно меньше двигаться. Да и куда? Вся камера два на два шага.
— Барсов, на выход!
Покорно протягиваю руки, давая защелкнуть браслеты. По кишке коридора иду, подталкиваемый сопровождающим.
В надежде увидеть отца, поднимаю голову и щурюсь на яркий свет, но…
Вместо родного лица напротив меня сидит довольный и здоровый Пётр.
— Вот и встретились, да, сынок? — издеваясь, медленно встаёт и машет рукой, отпуская конвоира.
Мои руки пристегивают к кольцу на столе, не давая возможности сделать даже шага в сторону.
— Думал, умнее всех? Помахал ручонками и посчитал, что всё, уделал? Идиот! Форменный идиот, Андрюша, — закатив глаза, демонстрирует
Мгновенно, что никак не вяжется с громоздкой фигурой, Савельев поднимается и припечатывает меня лицом в поверхность стола. Из глаз разлетаются искры, а губы и разорванную футболку заливает хлынувшая кровь.
— Это только начало, тварь! Умоешься кровью, Андрюша… Умоешься… Я позабочусь…
Снова темнота и тишина, разбавленная лишь звуком капающей воды о жестяное дно кружки.
Пересохшие губы с запёкшейся корочкой крови не слушаются. Каждое движение причиняет дикую боль, но к ней можно привыкнуть. Сложно, но можно, да. Особенно если лежать на боку и смотреть на обнаглевших мышей, которые поняли, что я для них неопасен.
Похоже, сейчас я ни для кого не опасен. Сознание мутное, мысли вязкие и липкие, словно паутина. Размытые грани реальности и сна удручают, но о будущем уже не думаю. Одна мысль по-прежнему ярко горит в голове: Василиса.
Я не прощу себе, если останусь жив… что втянул Цветочек в недетские игры.
Втянул, а уберечь не смог.
Впервые я, атеист до мозга костей, зажмуриваюсь и прошу у невидимых сил помощи для Василисы. Чудовище не должно до неё добраться! Не должно!
И, наверное, кто ТАМ меня слышит, потому что через несколько дней забытья дверь в камеру открывается не с ноги, а осторожно.
Слышу шуршание шагов, но не шевелюсь. Упрямо сжимаю кулаки, готовый хоть один раз, но ударить в ответ, пока руки снова не зафиксируют.
И не сразу понимаю, что не брежу. Чувствую аромат Васиных духов и смаргиваю наваждение. Её не может быть здесь. Не может…
Это уставший бороться мозг выдаёт желаемое за действительное…
«Нельзя поддаваться галлюцинациям», — убеждаю внутренний голос. И тут же слышу родной шёпот:
— Андрей? Андрюш… — И тонкий испуганный всхлип, с надрывом: — Дядя Паша, почему он не отвечает?
Глава 37
Лето 1998 год. Василиса.
Возвращаемся на несколько дней назад…
…Мы встретимся снова!
Пусть свечи сгорели
И кончился бал.
Я верю в судьбу.
Я не умолял,
Я не умолял…
Мы встретимся снова!
Мы встретимся снова,
Пусть жизнь это вечный