Веселый Роджер – знамя вора
Шрифт:
Сэм попытался скрывать свою обеспокоенность: в отличие от подавляющего большинства русских, с которыми ему приходилось иметь дело, этот капитан был совершенно неразговорчив, и его абсолютно не коробила затянувшаяся пауза. О его потаенных думах можно было судить разве что по светло-голубым глазам: через показное равнодушие прорывались крохотные искорки, и поди сообрази, какие джинны одолевают этого малоразговорчивого скифа.
– Так что же вы скажете, господин? – не выдержав затянувшегося молчания, спросил Сэм.
– Сэм, кто ты по национальности? Что-то много в тебе намешано. Не то азиат, не то
– Я и сам толком не знаю, мистер. Родился на Цейлоне, мать из Сингапура, а отец из Сомали.
– Значит, получается, что все-таки сомалиец?
– Можно сказать и так. Так что скажете, господин?
Положив широкую ладонь на штурвал, словно устанавливая над судном свою волю, Федор произнес:
– Посудина так себе, скажу честно. Боюсь, как бы она не перевернулась при большой волне.
Сомалиец хитровато улыбнулся: а этот русский не лишен лицедейства и может думать, как обыкновенный малаец, в надежде, что ему подкинут еще немного деньжат.
Только этот номер вряд ли пройдет, не на того напал!
– Больше хозяин не даст ни цента, – сообщил сомалиец. – Сумма уже оговорена.
В ответ Марков лишь хмыкнул: после чего столь же вяло продолжил:
– Да и мореходность у него не очень... Носом будет зарываться, когда станешь входить в волну.
В какой-то момент дурные предчувствия усилились: может, таким образом судьба подает ему знаки, и самое время, чтобы сойти на берег?
До слуха донесся разговор малайца с украинцем, прибившимся к экипажу прошлым рейсом; оба едва говорили по-английски, однако в их лицах было столько неподдельного оживления, что они напоминали двух старинных приятелей, никак не могущих наговориться после долгой разлуки. В действительности тема разговора была тривиальна: столь энергично, вне зависимости от цвета кожи, мужчины могут говорить о женщинах или о том, как они потратят полученный заработок. Хотя и здесь не стоит особенно много фантазировать: опять все мысли сводятся к хорошему застолью, где в качестве специального блюда будет подаваться красивая женщина.
– Корабль хорошо следует профилю волны, – не собирался сдаваться сомалиец. – И прочность его высока.
И как бы в знак подтверждения своих слов он несколько раз стукнул по штурвалу, который не то протестуя, не то соглашаясь, издал короткий упругий звук.
Марков едва кивнул, похоже, что прочность была главной составляющей корабля, – отрицать очевидное было бы глупо. По законам спора следовало возразить, пусть же знают, что за опасную работенку он взялся не из-за любви к разного рода авантюрам, а вполне из-за конкретной причины – прилично заработать.
– Борт невысокий, даже при небольшой волне будет заливать палубу, – невесело буркнул Федор, – да и диаметр циркуляции большой.
Сомалиец хмыкнул:
– Так что же мне сказать хозяину, вы отказываетесь?
– Скажи ему так... сделаю все что нужно, пусть не беспокоится.
Сэм энергично закивал.
– О, да! Я обязательно передам ему ваши слова. Русские очень хорошие моряки, очень отважные. Об этом все знают. Желаю вам попутного ветра! – сказал сомалиец на прощание и скорым шагом направился к трапу.
Моряки разошлись осматривать судно, на палубе остался лишь малаец. Потянув сброшенный с пирса канат, он аккуратно закрепил его у борта.
Мотор уверенно загудел, и судно, наращивая обороты, отошло от причала, оставив на причале Сэма, энергично помахивающего ладошкой.
– Джек, – позвал Федор матроса, стоящего рядом.
– Да, мистер.
– Ты не забыл, о чем я тебя просил?
– Никак нет, мистер, – улыбнулся матрос. – Мотки колючей проволоки уже на палубе.
– Тогда обмотайте проволокой все борта.
– Слушаюсь, мистер!
Только сейчас, отойдя от берега на достаточно приличное расстояние, Федор вспомнил, что позабыл взять из гостиницы яхтенные часы, которые долгие годы были с ним рядом. Явно не к добру! Но возвращаться не хотелось – скверная примета.
Глава 19
ГЕРОЙСТВА НЕ ПРЕДВИДИТСЯ
29 АВГУСТА
Самое приятное занятие в этой жизни – это провожать корабли. И вовсе не потому, что растворяющееся среди моря судно навевает романтическое настроение, а потому, что после этого наступает период расчета. Возможно, что пятьсот долларов, которые Сэм должен получить от хозяина, покажутся для кого-то смехотворной суммой, но в той глуши, из которой он прибыл, на эти деньги можно было бы год чувствовать себя настоящим богачом.
Доу уверенно удалялся все дальше и дальше от берега; еще несколько минут – и судно затеряется среди белесых волн. Неожиданно от пристани, громко прогудев, отошло грузовое судно; и скоро оно перекрыло своей надстройкой половину моря, спрятав низкобортную посудину.
Самое время уходить.
Неподалеку от порта находился бордель. С парижским «Сексодромом» конечно же не сравнить, но если заявиться пораньше, то можно подобрать вполне приличную девочку. Это без денег он грязный и тощий азиат, а когда в кармане появляются доллары, он становится самым желанным гостем.
Но сначала нужно зайти к Большой Бороде. Вряд ли в это время его можно найти в своем номере, скорее всего, он сидит в кабаке и терпеливо поглощает свое очередное ведро спиртного.
Наиболее короткий путь к кабаку проходил вдоль берега; правда, нужно было преодолеть преграду из двух полузатопленных посудин, упиравшихся проржавленными бортами друг в друга, а оттуда, вдоль металлического ограждения, что отделяет порт от города, можно уже пройти к тротуару.
Пройдя вдоль пирса, Сэм по трапу взобрался на борт полузатопленного судна. Навстречу ему вышел высокий человек с длинными черными волосами и большой всклокоченной бородой. Трудно было даже определить его национальность и расовую принадлежность. Невольно возникало предположение, что Боженька, собрав сотню разных кровей, тщательно перемешал их до полного соединения и из этой красно-бурой кашицы создал человека под именем Мэтью, или, как все его называли, Большая Борода. Он был немного выше среднего роста, необычайно худой, какой может быть только высушенная на солнце рыба. Длинные пальцы с многочисленными наколками на фалангах были сродни клешням какого-то диковинного морского животного. Взгляд крупных, навыкате осьминожьих глаз вызывал у собеседника едва ли не суеверный ужас, и надо было обладать определенным мужеством, чтобы смотреть точно между ними, в широкую носовую перегородку.