Весеннее чудо для мажора
Шрифт:
Андрей. В одной майке — в той, которой вчера был, а ведь ночами холодно, хотя май. Поднялся на ноги при виде меня — бледный, жутко выглядящий. Глаза абсолютно невменяемые — пил? Бутылок не видно, но вид у него будто в недельном запое был, как минимум.
Я уже хотела вернуться в дом, как он хрипло окликнул меня:
— Лиза…
И закашлялся — с хрипами, жутко.
— … что-то мне хреново, милая, — просипел он, и осел на крыльцо обессиленно.
Вот дурак! Ну кто ночует на улице в одной майке?!
Глава 13
—
А он закашлялся, сотрясаясь всем телом.
Изменщик, предатель, врун несчастный, и… и тот, кто всю ночь сидел здесь, на моем крыльце. В тонкой майке. А дом-то его вот, за забором, можно было хоть сходить, да одеться потеплее.
Но он не уходил. Сидел.
Вот как его сейчас ненавидеть? Он мне даже ненависть умудрился испоганить!
— Сейчас, посижу пару минут, и объясню тебе все, — с жуткими хрипами, сипами и шмыганьем носом пробормотал Андрей. — Сейчас, кудрявая…
Глаза у него закрылись, тело сотрясла дрожь.
А меня страх прошиб — я ведь ему в аду сгореть желала? Желала, еще как, и вполне искренне, кстати. И вот он горит, пусть не в аду, а в горячке…
«И мало ему!» — вспомнился мне отпечаток губ и запах сладких духов от Андрея — то, что я вчера увидела и почуяла, но он снова закашлялся. Уже тихо, но жутко, долго.
А вдруг и правда сгорит?
Я похолодела. Вспомнились байки, на которые бабуля была щедра — о злом слове, сказанном от души. Это если соседку проклясть, то не будет ей ничего — чужой человек, душа незнакомая, хоть запроклинайся. А вот если человек дорог, в душу ему заглядывала, а потом злые слова бросала, то всякое может случиться.
Ну уж нет!
Я его, конечно, прощать не собираюсь, не такая я жалостливая, но и помереть на моем крылечке не дам. Дотащу его до дома, лекарств своих принесу, и моя совесть чиста.
— Давай-ка, — я присела, обняла Андрея, и потянула наверх, — вставай. Нечего рассиживаться.
— Тебе меня совсем не жаль? — он открыл воспаленные глаза, но поднялся, причем не повиснул на мне, а лишь оперся.
Только глаза снова закрыл.
— Совсем. Домой тебя отведу.
— Здесь останусь, хрен тебе. Я домой, а ты свалишь отсюда. Искать потом придется, — прошипел он, и попытался осесть на крыльцо.
Вот ведь вреднючий какой!
— Булатов, давай-ка потом поговорим об этом. Если не позволишь мне дотащить тебя до своего дома, то я прямо сейчас папе позвоню, он тебя за шкирку оттащит, и меня увезет. Не ускоряй процесс!
— С батей твоим я разберусь. Он умный, не то, что некоторые, — устало бросил Андрей.
И на крыльцо сел снова — не сдвинешь! Вот худой ведь — сухой, мускулистый, но худощавый. А сильный и тяжелый как конь, и ест много, куда только все уходит!
Был бы здоровым, не постеснялась бы, и пнула его. Но больного пинать — так себе идея, даже больного изменщика.
— Не пойдешь домой? — уперла я руки в бока.
— Здесь останусь.
— На крыльце?
—
— И что, весь день тут будешь сидеть?
— И ночь тоже. Чтобы ты не свинтила.
— В одной майке?
— На мне еще и джинсы, — знакомо ухмыльнулся Андрей. — В одной моей майке, помнится, ты любила ходить. Когда только майка, и больше ничего.
— Еще сильнее заболеешь, — пыталась я воззвать к его разуму — ясно же, что не подниму Андрея, не богатырского я телосложения. — И умрешь!
— И похер. Пусть тебе стыдно будет.
— А если не будет?
— Если тебе плевать, то мне и жить незачем, — Андрей сказал это, вроде, шутливо, но взглянул серьезно. — Не изменял, Лиза, я тебе. И уж точно не ради ништяков за тобой гоняюсь, вернее… ради ништяков, конечно, только не денежных. А еще…
— Хватит, — нахмурилась я.
Вздохнула. Не пойдет Андрей домой, упертый он как баран. Будет мерзнуть, совсем в горячечный бред провалится, но с места не сдвинется. И скорую не вызовет. Принципиально. — Ладно, вставай, — я снова чуть согнулась, обхватила его, только уже за торс.
— Я же сказал, что не собираюсь уходить. Бате звони, полицию вызывай, ОМОН, кого угодно, — раздраженно рыкнул Булатов, за что получил щелчок по носу.
— А я сказала — хватит. Ко мне пойдем. Нечего у меня на крыльце помирать, — как только я это произнесла, Андрей поднялся вполне бодро, только покачнулся, но тут же выправился. — Только не воображай ничего лишнего, — не смогла я не сказать это. — Не бросать же тебя у меня на крыльце.
— Вот и не бросай, кудрявая. Не будь дурой.
Я покачала головой на эту наглость, и повела парня к себе, сама не веря в то, что происходит.
— Давай скорую вызовем, — в очередной раз взмолилась я.
Андрей лишь крепче схватил меня за руку, и помотал головой. Будто я не скорую тут звать собралась, а Святую Инквизицию.
— Булатов, ты ведешь себя как ребенок!
— Пройдет. У меня всегда так.
— Как так? — положила ему руку на лоб, и ужаснулась — горячий какой. Или у меня ладонь такая?
Вгляделась в его лицо — глаза закрыты, лоб потный. Лежит на моей кровати, сипит.
Тихонько перегнулась через него, и прижалась губами ко лбу. Ну точно, температура, и не слабая.
А Андрей взял, да глаза открыл именно в этот момент, и улыбнулся довольно.
— Я температуру померила. Не фантазируй, — фыркнула я.
— Люблю фантазировать, — мурлыкнул он. — Умирающий пациент и сексапильная медсестра. Температуру поцелуями измеряет, лечит своими способами… продолжай, Лиза, мне все нравится.
Может, добить его, чтобы не мучился?
Я возмущенно запыхтела, и уже хотела нагрубить, но вгляделась в него, и поняла — бредит. Нет, Андрей такое, конечно, и не в бреду может сказать. И не такое тоже, еще похлеще, но сейчас он абсолютно невменяем.