Весенняя коллекция детектива
Шрифт:
Олимпиадина бабушка спиртное на дух не переносила и мечтала аппарат извести, но так его и не нашла.
Добровольский тем временем осмотрел стол, даже газеты поднял, по очереди понажимал на подушки с зеленым ворсом, залез в шкаф и долго в нем копался.
– Здесь ничего нет, – сказал он, вынырнул из шкафа и притворил створку. Она немедленно отворилась с тихим стариковским скрипом. – То есть совсем ничего.
– Как? А вот… вещи…
– Вещи ни при чем. Он ведь должен был чем-то заниматься, ну, хоть кроссворды отгадывать,
– Ну и что? Может, он ничем и не занимался. Может, он день и ночь телевизор смотрел!
– Откуда?
– Что – откуда?
– Откуда он смотрел телевизор, из посудного шкафа? Или сидя на полу? Ты обрати внимание, как мебель стоит!
Олимпиада обратила.
Действительно – телевизор стоял в изголовье тахты и напротив посудного шкафа, а стол оказывался вообще за углом! Непонятно.
– А в той комнате жил его сын?
– Наверное.
Добровольский протиснулся мимо нее, слегка задев ее пузом – все-таки он был очень здоровый! – и открыл дверь в соседнюю комнату. Свет он не зажигал, горела только слабая лампочка в коридоре, и его тень, огромная, неуклюжая, бесшумно прошла по стене, как в кошмаре.
Олимпиада опять прижала уши.
Перчатки мешали ей, и она потянула одну, чтобы снять, но Добровольский прикрикнул, чтобы не смела, и она не стала снимать.
Дверь в ту комнату открывалась плохо, мешал диван, стоявший вплотную к двери. Еще там были гардероб, небольшой компьютерный столик, полочка с книгами – детективы, конечно, поняла Олимпиада, когда всмотрелась, – стопка журналов в углу и на вбитом в стену гвоздике боксерские перчатки.
Добровольский осмотрелся, присел и потрогал пол.
– Сюда вообще сто лет никто не входил, – сказал он, – сплошная пыль.
– Люся говорила, что она здесь несколько раз убиралась, дядя Гоша ее приглашал.
– Она у всех убирается?
– У меня не убирается. Я сама.
– Понятно. – Добровольский поднялся, отряхнул руки и спросил рассеянно: – Она хорошо поет?
Олимпиада от такого простого и хорошего вопроса взбодрилась и сразу обрела почву под ногами:
– Я не знаю, хорошо или плохо! Стихи, которые она сочиняет, ужасные.
– А музыка?
Олимпиада пожала плечами:
– Не могу сказать. Я, когда слышу эти ее опусы, выхожу из себя и уже не понимаю, хорошие они или плохие.
Он открыл дверцы шкафа и внимательно изучал содержимое:
– Если она еще не рассталась с мечтой о большой сцене, значит, ей нужны деньги. Логично?
– Она тут ни при чем, – быстро заявила Олимпиада. – Какие еще деньги?! И как на убийстве Парамонова, к примеру, можно нажиться?!
– Я пока не знаю.
– А на убийстве дяди Гоши?! И откуда у нее взрывчатка?! И вообще… это плохая мысль!
– Может, и плохая мысль. Но зато хороший вопрос, откуда взрывчатка. Самый лучший.
Он
– Странно. Ни в этой комнате, ни в той, ни в прихожей нет ни одной пары ботинок, ты обратила внимание?
– Н-нет.
– Зато у входной двери стоят ваши любимые валенки, которые есть у всех в этом доме. А ботинок нет.
– Ну и что?
– Это странно, – почти по слогам повторил Добровольский и добавил: – А у вашей гадалки-старосты нет дубликатов ключей?
– Нет, – огрызнулась Олимпиада. – У нас же не коммунальная квартира! Мои ключи есть у Люси, на всякий случай. А больше я не знаю.
– Понятно.
Добровольский закрыл шкаф и еще раз огляделся.
В квартире не было ничего, что говорило бы о жизни хозяев. Даже пустых бутылок не было, как будто покойник, перед тем как стать оным, аккуратно собрал их и вынес.
И это было очень подозрительно. Если человек не засекреченный шпион и не занимается серьезной конспирацией, значит, в его жилье должно быть что-то, свидетельствующее о пристрастиях, наклонностях и хоть каких-нибудь жизненных интересах.
Добровольский знал это точно.
Олимпиада смотрела на него и ждала. Чего?.. По-видимому, чудес. По-видимому, того, что сейчас он достанет портсигар, эффектно закурит, выдохнет дым, посмотрит в потолок и скажет, что слесаря дядю Гошу убил… бродяга. Так всегда бывает в третьесортных детективах, когда автор не знает, кто убил и зачем. Тогда на горизонте появляется бомж, на которого списывают все грехи!
Добровольский не стал закуривать и ни слова не сказал про бродягу. Он думал, куда бы ему еще заглянуть, и заглянул в стенной шкаф. Там тоже не обнаружилось ничего особенного.
– У нас в доме когда-то самогон гнали, – неизвестно зачем сообщила Олимпиада Владимировна. – Бабушка дядю Гошу подозревала и мечтала найти аппарат. Мы пришли сюда, я на диване сидела, и она тоже все по сторонам посматривала, даже на кухню ходила под каким-то предлогом. И ничего не нашла.
– Нет? – переспросил Добровольский задумчиво. – Любопытно.
Что-то странное было в этом самом стенном шкафу, что-то неправильное, только он никак не мог сообразить, что именно. Он закрыл дверцы и внимательно осмотрел его снаружи. Ничего особенного, шкаф как шкаф, встроен в стену по старинке – в стене углубление, и в нем шкаф.
Ничего подозрительного. Ничего.
Он присел и посмотрел снизу вверх, а потом опять открыл дверцы. Еще посмотрел и тихонько хмыкнул.
– Что там такое?
– Ты видела когда-нибудь, чтобы в шкафу были следы от ботинок? А самих ботинок не было? Только валенки да и те не в шкафу, а на полу в прихожей?