Весна (Дорога уходит в даль - 3)

Бруштейн Александра Яковлевна

– Так кому же сочувствовать?
– недоумеваю я.

– А кому вы будете сочувствовать, если при вас два вора подерутся из-за награбленного добра? Никому, да?.. Правильно! Вор у вора дубинку украл. Нехай они этой дубинкой друг другу башку продолбают!

Иногда во время нашего урока в комнату входит папа. Часто он как раз в это время возвращается домой после бессонной ночи, проведенной у больного.

– Здравствуйте, шестая держава!
– здоровается папа со Степой и Шниром ("шестой державой" называют печать).

Здороваясь с папой, мои "учни"

вежливо встают.

– Ну, что будет сегодня в газетах?
– интересуется папа.

В этот ранний час почтальоны еще не успели разнести местную газету, а столичные газеты прибывают еще позднее - в середине дня. Но мои ученики знают все новости: они набирали номер минувшей ночью. И они с готовностью сообщают папе содержание всех телеграмм.

А сегодня, сегодня - в знаменательный день, последний день учебного года!
– Степа и Шнир пришли на урок почему-то взволнованные и сразу спросили, дома ли папа.

– Дома, дома!
– раздается голос папы, и он входит в мою комнату.
– Ну что? Опять кто-нибудь из вас руку повредил?

– Что руку! Что повредил! Совсем другое, господин доктор!

– Вижу, вижу - шестая держава принесла новости!
– И папа с интересом смотрит на наборщиков.

– Да еще какие новости!
– сияет Степа.
– Закачаться!..

А Шнир объявляет торжественным голосом:

– Вчера крейсер "Сфакс" отплыл к Чертову Острову!..
– И, не выдержав торжественного тона, Шнир расплывается в счастливой улыбке.
– За Дрейфусом, господин доктор!

– Значит, значит...
– Голос папы внезапно словно хрипнет.
– Дело Дрейфуса постановили пересмотреть?

– Да!
– отвечают в один голос Степа и Шнир.
– Да, дело будет пересмотрено!

– А пока, - добавляет Шнир, - за Дрейфусом отправлен крейсер "Сфакс"!

Папа часто-часто моргает - это бывает у него, когда он волнуется. Потом крепко жмет руки Шниру и Степе:

– Вот она, правда!

– Правда!
– ликует Степа.
– Правда - это о-го-го!

– Одним словом, - заключает Шнир, - правда - это правда! Ни больше ни меньше.

После ухода наборщиков я обнаруживаю, что они забыли у меня на столе свой учебник немецкого языка, - наверное, от радости, что "Сфакс" плывет за Дрейфусом!

Для длинного разговора г папой уже нет времени - мне надо отправляться в институт. Но все-таки я хочу хоть кратенько спросить:

– Папа, что вы тут говорили про Дрейфуса?

– А ты разве не знаешь из газет?

– Знаю, только не все. Газеты все гадают, будет пересмотр его дела или нет. Они пишут: Дрейфус невинно осужден. Это я знаю. Я только уже не помню, как все это началось.

– Почти пять лет назад, - уточняет папа.

– Вот, вот! Я тогда была маленькая, в первом классе. Ты мне расскажешь, папа?

– Ну как я тебе расскажу? Я уже и сам не все помню... Ох, был бы Александр Степанович Ветлугин! Он бы нам все выложил - до последней горошинки. Да где он, Александр Степанович!

– А куда он пропал?

– Вспомнила! Он еще прошлой весной в Париж уехал. С богатыми купцами Сметаниными. На целый год. Он там с их детьми заниматься будет, да и взрослым пригодится как переводчик, - они не знают французского языка. За него-то я рад - он ведь здесь бедствовал: из гимназии, где он преподавал, его уволили... Очень мне его недостает! Удивительно разносторонне знающий человек!

За дверью слышно покашливание: "Г-хм..." В комнату снова входят Шнир и Степа Разин.

– Извиняемся. Мы тут у вас книжечку свою забыли.

– Когда мы сейчас входили, - добавляет Степа, - вы тут говорили про господина Ветлугина, да? Так вот - он уже приехал из-за границы.

– Александр Степанович приехал?
– радуется папа.
– Словно угадал, что нужен он нам! А вы его знаете?

– Еще как знаем!
– весело докладывает Степа, но тут же почему-то спохватывается.
– Азорка, а?

– Нет!
– твердо обрубает разговор Шнир.
– До свидания!

Они уходят.

– Да-а-а...
– задумчиво тянет папа.
– Вот за это самое, за то, что водит он знакомство с рабочими, ходят они к нему, книжки он им, наверное, дает, - вот за это и уволили Александра Степановича из гимназии. Только смотри!
– вдруг спохватывается папа.
– Об этом никому: ни подружкам, ни игрушкам!..

Туповатый все-таки народ - взрослые! Ну когда такое было, чтобы я что-нибудь секретное выболтала? Не бывало такого никогда. И пора бы уже папе соображать! "Ни подружкам, ни игрушкам". В куклы, что ли, я играю?

Мама входит очень недовольная:

– Яков! Девочка опоздает в институт. Прекрати заседание!..

А об Александре Степановиче забыла тебе сказать. Прости, пожалуйста! Я его вчера на улице встретила. Вернулся из-за границы - ну такой же, каким уехал! Даже шляпы новой в Париже не купил. Только на глазах у него теперь вместо абажурчика темные очки.

– А когда он к нам придет, не говорил он тебе?

– Сегодня придет, сказал. Кланялся тебе, о Сашеньке спрашивал... Да пойдешь ты наконец в институт?
– сердится мама.
– Пять минут десятого!.. Вы тут о Дрейфусе разговаривали, а уж у нее, наверное, муравейник так и работает!

"Муравейник" - так мама называет мою голову. Что ни попади в этот муравейник извне - жучок, листок, щепочка, сосновая шишка, пучок хвойных игл, - со всех сторон сбегаются муравьи, осматривают новинку-находку, шевелят ее, переворачивают, тащат куда-то. Так и моя голова! Прочитаю ли о чем-нибудь, услышу ли - и пошла работа! О Дрейфусе я помню: из-за этого дела тогда волновался весь наш дом, все знакомые. И меня тоже это зацепило в то время: как же так - невинного человека словно зарыли заживо в могилу на далеком, почти необитаемом острове! Но мне было всего десять лет, очень многого я во всем этом просто не понимала. Кто сделал это черное дело, для чего сделал? Потом, когда мне уже минуло двенадцать, дело это снова всплыло. Однако и тут в моей голове еще не все дозрело для полного понимания, почему мир волнуется из-за этого французского офицера.