Весна (Дорога уходит в даль - 3)
Шрифт:
Тут вмешиваюсь я:
– Неправильно?
– переспрашиваю я так ядовито, как только могу.
– Да, неправильно!
– Гриша отрубил это резко, словно полено топором расколол.
– Конечно, порицать их легко!
– продолжаю я так же насмешливо.
– Но восхищаться ими тоже нетрудно!
– отбивает мой удар Гриша.
– А подражать им следует не во всем.
Когда Гриша начинает волноваться, его пришепетывание усиливается. Вот и сейчас он произносит: "фледует"...
–
– продолжает Гриша.
– Это значит: поступать так, чтобы вернее достигнуть поставленной перед собой цели. Какая цель была у Андрея Кожухова и его товарищей? Чтобы скорее была революция, чтобы сбросить царя, господ, богачей, чтобы народу стало лучше, да?
Это благородная, правильная цель. Но добивались они этого, запохаживается, неправильными средствами, потому и цели своей не достигли... Пусть Фафа не смотрит на меня так презрительно, я это сейчас докажу...
"Фафа" - это я, Саша. Но Гриша ошибается: я смотрю на
него не презрительно, а с интересом. Я хочу услышать, как он докажет свою мысль. И такую же заинтересованность я вижу и на лицах всех остальных.
– На чем строили свою борьбу Андрей Кожухов и его товарищи? На терроре. Убьем, дескать, всех царей, князей, всех помещиков и фабрикантов - и сразу настанет рай на земле! Но ведь это наивно! Вы сами видите: в этой борьбе, как в шашечной игре, шашка за шашку. А бывает и так, что сто шашек за одну!
Убил революционер царя, за это вешают революционера да еще и его товарищей, сколько удастся схватить! Андрей Кожухов царя не убил, даже не ранил, он только хотел убить царя. И за одно только это намерение Кожухова казнили... Как же можно достигнуть революционной цели, когда за каждого убитого и даже за неубитого царя уничтожается целая группа превосходнейших революционеров? В книге "Андрей Кожухов" события происходят лет двадцать назад. Революционеров тогда была горсточка.
Неудивительно, что после убийства царя Александра II правительство разгромило террористов: вешало, запирало в тюрьмы, ссылало черт знает куда. И революционная работа их сошла, запохаживается, почти на нет. А чего они добились для народа?
Стало ли ему легче? Нет, нисколько!..
Мы слушаем Гришу, не прерывая. Мы уже не замечаем, не хотим замечать, что Гриша пришепетывает, что он вставляет свое "запохаживается" куда надо и не надо, что от волнения он порой начинает брызгаться слюной, как садовая лейка. Мы чувствуем - пока еще смутно, - что Гриша знает больше, чем мы, что он в чем-то прав.
И тут вдруг начинает говорить Маня. Она все время сидела в углу дивана очень тихо, только глаза ее, чудесные глаза, горели.
Занятая всем, что слышу, я даже почему-то забыла удивиться: а что же это
– Я тоже скажу...
– говорит Маня.
– Когда убивают царя, уже за его гробом идет новый царь. И ничего не изменяется.
Народу становится не лучше, а даже хуже: новый царь напуган террором, его слуги тоже, и они угнетают народ еще сильнее. А народ ведь даже не всюду знает, не всюду понимает то, что происходит... Надо народу говорить, надо объяснять все!
Кое-кто из нас еще спорит с Гришей и Маней. Леня молчит.
Я вижу, что доводы Гриши и Мани произвели на него сильное впечатление. Я тоже молчу: в голове у меня каша, мне трудно собраться с мыслями. Я понимаю: это очень плохо. Значит, пустая голова, не умеет думать...
Расходимся мы поздно, решив продолжить сегодняшний разговор в следующую субботу.
Домой меня провожает Гриша Ярчук. О политике мы с ним на улице не говорим. Он рассказывает мне о какой-то книге, а я молчу.
– Так-то, Фафа, - прощается он со мной у нашего подъезда.
– До будущей субботы!
– Так-то, Грифа...
– говорю я с доброй насмешкой.
– Запохаживается, что до будущей!
На следующем уроке с моими учениками я, конечно, подробно рассказываю им о нашей субботней беседе у Лени: кто и что говорил, как Гриша Ярчук оказался не согласен с нами, как его поддержала Маня Фейгель. Они слушают меня с интересом, иногда переглядываются между собой. Я этих переглядываний терпеть не могу - мне всегда при этом кажется, что они говорят друг другу без слов, одними глазами: "Видал дуру?" - "Такую?
Никогда не видал!"
После моего рассказа Шнир и Степа некоторое время молчат.
Потом Шнир говорит:
– Знаете что? Я думаю, кто-нибудь должен прийти к вам в следующую субботу и объяснить. Ну вот это самое - то, чего вы еще не понимаете. Тот парнишка, что спорил с вами, - он, видать, уже соображает. Все-таки надо, чтобы к вам пришел ктонибудь постарше и потолковее.
– Мы это устроим!
– уверенно обещает Степа.
– Если, конечно, хозяин квартиры, где вы собираетесь, не возражает.
Я передаю это Лене, Леня, понятно, "не возражает". Согласен на это и Иван Константинович.
Все дни до субботы мы с Леней гадаем: кого это Шнир и Степа собираются направить к нам для нашего вразумления?
– Наверное, кого-нибудь из революционеров. Как ты думаешь?
– спрашивает Леня.
Я ничего не думаю, потому что ничего не знаю, - так же, впрочем, как и Леня. Но почему-то у меня все время мелькает смутная догадка: в субботу к нам придет... нет, глупости! Не надо загадывать. Придет - тогда и увидим, кто пришел.