Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой

Беляков Сергей

В начале XX века Украина уже не была исключительно хлеборобной провинцией. «Заводы в Екатеринославе, Одессе, Николаеве и других городах росли с чисто американской скоростью» [147] , – писал Исаак Мазепа. Донбасс стал важнейшим промышленным регионом России, его шахты снабжали углем заводы и фабрики по всей России. Это в наши дни нефть стала «кровью экономики» – в начале XX века ее место занимал уголь. Металлургические заводы Донбасса и Криворожья далеко опережали устаревшие уральские заводы. Российские, немецкие, английские капиталисты вкладывали огромные средства в строительство новых предприятий.

147

Мазепа I. Большевизм i окупацiя України. Львiв: З друкарнi «Дiла», 1922. С. 6.

На месте казенного Луганского завода вырос большой промышленный (16 заводов и фабрик) город Луганск. На месте села Александровки британский бизнесмен Джон Юз (Хьюз) построил металлургический комбинат, давший начало большому промышленному центру – Юзовке (современный Донецк).

Харьков был крупным центром промышленности и торговли [148] .

Процветающая Одесса стала важнейшим торговым портом России, одним из крупнейших городов империи, уступая только Петербургу, Москве и Варшаве. Богатые земли Полтавщины и Новороссии давали столько зерна, что Россия не раз сбивала на мировом рынке цены на пшеницу, то увеличивая, то уменьшая экспорт зерна. А этот экспорт шел как раз через Одессу. Ее золотой век будет продолжаться вплоть до самой революции. Киев вернул свою былую славу прекрасного, богатого и культурного города. Промышленный Екатеринослав опережал Киев и даже Одессу: «…электрические звонки, телефоны, электрическое освещение в домах и на улице, даже электрический трамвай, нарядные открытые вагончики которого бегали вверх и вниз по главному бульвару города, рассыпая синие электрические искры и наполняя всё вокруг звоном и виолончельными звуками проводов» [149] . Валентин Катаев сравнивал этот город с Клондайком, «где можно было загребать золото лопатами» [150] .

148

Другое дело, что слишком быстрое развитие промышленности требовало много рабочих. Подсобных рабочих на Украине было в достатке, а вот квалифицированных не хватало. Их проще и дешевле было привезти прямо из Великороссии. Городское население теперь росло за счет русского пролетариата. Украинские селяне, попадая в город, оказывались в русском окружении. Уже во втором поколении они мало чем отличались от русских.

149

Катаев В.П. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона. С. 378.

150

Там же.

Словом, украинские земли не были ни бедными, ни отсталыми, ни ущемленными.

Хотя были в этом «украинском мире» и свои «депрессивные» регионы.

Деревня на пригорке —В заплатанной сорочке:Избушки как опорки,Овины – моха кочки.Поломанные крылья,Костлявые скелеты —То ветряки. И пыльюГрустит над ними Лето [151] .

Так Владимир Нарбут писал о сравнительно благополучной Черниговщине. Еще беднее жила Волынь, особенно ее северные уезды, украинское Полесье. Крестьяне страдали от малоземелья: земля, как и в старину, была у ненавистных помещиков-поляков. В этой богатой лесом стране строили не традиционные хаты, а почти настоящие избы: пятистенный сруб покрывали соломенной крышей. Но до конца XIX века здесь еще хватало закопченных курных изб, топившихся по-черному. В селе Колодяжном нищета была такой, что не хватало даже деревянных мисок: «Ели из “долбанок” – небольших углублений, наподобие лунок, в горбыле, специально вставленном вместо доски в стол. После еды эти лунки вытирали тряпкой, иногда мочалкой» [152] .

151

Нарбут В. Русь.

152

Костенко А. Леся Украинка. С. 56.

Не удивительно, что Волынь дала очень много переселенцев. Одни эмигрировали в далекую Канаду и вместе с украинцами-галичанами, мигрантами из австрийской Галиции, положили начало самой богатой и влиятельной из украинских закордонных общин. Другие, воспользовавшись столыпинской реформой, ехали в Сибирь, в Поволжье или Туркестан. Их дела поначалу тоже складывались неплохо. Богатая земля давала хорошие урожаи, правительство защищало от киргизов. При конфликтах с «туземцами» колонисты-великороссы помогали колонистам-украинцам, вместе отстреливались. И все-таки украинцы не считали русских своими. Они еще долго называли их кацапами, которые живут «не по закону Божьему и каждый по своей привычке». Например, работают в церковные праздники [153] . Это шокировало западных украинцев.

153

Федевич К.К., Федевич К.I. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 196.

Оставшиеся на Волыни шли работать на сахарорафинадные заводы или батрачили на плантациях сахарной свеклы, что появились во многих латифундиях правобережной Украины. Города и здесь, как и по всей Украине, были иноэтничными и иноязычными. Главным городом Волынской губернии был Житомир. Половину населения Житомира составляли евреи, затем следовали русские, а украинцы и поляки делили третье-четвертое места.

У российского читателя, если он не бывал на Западной Украине, ассоциации с этим городом будут литературные. Сначала, скорее всего, детские стихи Маршака «Дама сдавала в багаж…» (Приехали в город Житомир. / Носильщик пятнадцатый номер / Везет на тележке багаж…). Затем, конечно, Лариосик из «Белой гвардии» – именно из Житомира приезжает в Киев трогательный и нелепый персонаж Булгакова. От самого названия этого города как будто веет захолустьем. И недаром: «Тихий захолустный малороссийский городок, живописно раскинувшийся на берегах реки Тетерева» [154] , – так описывает Житомир архиепископ Евлогий, приехавший тоже из далеко не столичного Холма. Между тем жизнь в дореволюционном Житомире была недурной. Этот город славился дешевизной и хорошим климатом, поэтому туда охотно переезжали доживать свой век отставные петербургские чиновники. Мягкие зимы южной Волыни не сравнить с петербургскими, а окружавшие город густые лиственные леса спасали от ветров и умеряли летнюю жару. Магазины Житомира

понравились и Шульгину, привыкшему к роскоши Киева и Петербурга: «Житомирские перчатки славились на весь край. Нарядные польки продавали и отменные духи. Они улыбались как балерины, и серьги в их ушах вздрагивали горделиво» [155] . И если так жила беднейшая Волынь, говорить об Украине как о несчастной российской колонии просто невозможно.

154

Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни: Воспоминания. М.: Моск. рабочий; ВПМД, 1994. С. 223.

155

Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. М.: Новости, 1990. С. 39.

Как наживают врагов

1

В правление царя-реформатора отношение к украинцам и украинскому вопросу резко изменилось. Российские власти испугались украинского сепаратизма, хотя поводов к таким страхам практически не было.

В 1876 году в немецком курортном городе Бад-Эмсе император Александр II подписал указ, который почти на тридцать лет определил характер русско-украинских отношений [156] . Были запрещены преподавание, публикации научных книг и учебников, театральные представления [157] , концерты, публичные чтения на малороссийском (украинском). Даже печатать ноты с малороссийскими текстами нельзя. Публиковать исторические документы и «произведения изящной словесности» разрешалось, но только по правилам русской орфографии. Так под запрет попали все системы украинского правописания, что разрабатывались уже более полувека Павловским, Максимовичем, Кулишом. Разумеется, запрещен был ввоз украинских книг, которые уже в те времена печатались в Лейпциге и Львове, а публикации «произведений изящной словесности» подлежали предварительной цензуре.

156

Этот указ также называли законом Юзефовича – по имени его инициатора и вдохновителя Михаила Юзефовича. Это тот самый поэт Юзефович, которого упоминает Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум». Михаил Владимирович Юзефович сделал карьеру, был председателем Археографической комиссии в Киеве и попечителем Киевского учебного округа. Уже после отставки он стал последовательным противником украинского национального движения, в борьбе с ним Юзефович не брезговал и доносами.

157

Этот запрет был, однако, снят уже в 1881 году.

Михаил Грушевский, один из лидеров украинства, называл эмский указ одним «из самых гнусных по своему замыслу и страшных по своим последствиям актов гнета и самовластия». Он сравнивал этот указ с вампиром, что пил «кровь благороднейших представителей украинского народа» и проводил «от колыбели до могилы целое поколение украинского общества» [158] .

На самом деле это была фатальная, роковая ошибка российских властей. Эмский указ был направлен против мазепинства, против украинского сепаратизма. Но именно он и превратил украинское национальное движение в откровенно русофобское, даже в обреченное на русофобию и австрофильство.

158

Грушевский М.С. Позорной памяти… // Освобождение России и Украинский вопрос: статьи и заметки. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1907. С. 112, 114.

По словам Олены Пчилки, ей как-то пришлось спеть украинскую народную песню «Дощик, дощик капае дрібненько» на французском, ведь на украинском петь в благородном собрании не полагалось. Никому в голову не пришло бы помешать петь парубкам с дивчинами где-нибудь на «вечорницях», но образованный человек прослыл бы украинофилом, а то и мазепинцем, человеком неблагонадежным.

Однажды весной 1862 года, то есть еще до начала гонений на украинофилов, полиция задержала и составила протокол на дворянина Михаила Велигорского, который вздумал ходить по Киеву в малороссийском наряде. Это напоминало гонения на славянофилов в последние годы правления Николая I, когда русского дворянина могли арестовать и забрать на съезжую за традиционный русский наряд. Впрочем, киевский генерал-губернатор Гессе не усмотрел в малороссийской одежде ничего предосудительного и велел это дело «оставить без последствий и о том разъяснить полицмейстеру» [159] .

159

Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 38.

Совершенно абсурдный запрет, вполне достойный героев Салтыкова-Щедрина, приводил к столь же абсурдным, диким инцидентам. В 1897 году на Всероссийском съезде работников сцены знаменитый украинский актер Панас Саксаганский жаловался: «Слова “запорожец”, “козак”, “родной край” – жупел для цензуры, и если пьеса более или менее прилично скомпонована, но имеет эти слова, то лучше не посылать ее в цензуру: все равно не позволят. Из-за этого украинские пьесы имеют темой однообразную любовь…» [160]

160

История Киева: в 3 т. Т. 2. Киев периода позднего феодализма и капитализма. Киев: Наукова думка, 1983. С. 287.

Украинцы несколько лет собирали деньги на памятник Ивану Котляревскому. Семь тысяч украинцев (в том числе четыре тысячи крестьян Полтавщины) собрали 11 768 рублей 67 копеек и решили установить его в родной Котляревскому Полтаве, на Протопоповском бульваре.

Памятник никто и не думал запрещать, ведь сам Иван Петрович Котляревский был лоялен власти и верно служил государю. Его «Энеиду» печатали в России даже после эмского указа.

И вот 30 августа 1903 года на открытие собралась чуть ли не вся украинская интеллектуальная элита. Из Галиции приехал новеллист Василь Стефаник, из Чернигова – Михайло Коцюбинский, в то время самый известный украинский прозаик, с Волыни – Олена Пчилка, из Киева – композитор Микола Лысенко и драматург, переводчик Михайло Старицкий. Ради этой поездки Евгений Чикаленко оставил свое имение на Херсонщине, а Леся Украинка прервала лечение в местечке Зеленый Гай (близ города Гадяча).