Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой
Шрифт:
2
Вообще русская публика оценила и полюбила украинский театр. Даже консервативное «Новое время» с восторгом писало о «несравненном таланте г-жи Заньковецкой» [409] . Русские провинциальные газеты просто рассыпались в похвалах: «Труппа г. Старицкого пользуется в Воронеже небывалым успехом – все 16 спектаклей дали почти полные сборы. Такие овации, какими наградила публика г. Заньковецкую, Кропивницкаго, Садовскаго, Старицкаго и всю труппу, редко выпадают на долю артистов – вызывали каждого артиста отдельно и всю труппу вместе, с г. Старицким во главе, более 100 раз» [410] .
409
Новое время. 1887. 26 сентября.
410
Кендзерский В.А. Малорусский театр М.П.Старицкого в Воронеже (с 8 по 26 июля 1884 г.). СПб.: Тип. В.С.Балашова, 1885. С. 35.
«Как играла “Наймичку” Заньковецкая! Четыре акта театр заливался слезами! Как смешил Саксаганский в роли парикмахера, авантюриста и жулика Голохвостого…» [411] – вспоминал Александр Вертинский.
Имена Заньковецкой, Садовского, Кропивницкого были почти так же известны, как имена Комиссаржевской
411
Вертинский А.Н. Дорогой длинною… С. 48.
412
Бiлiнський М. З минулого пережитого. 1870–1888 // Україна. 1928. № 2. С. 130; История Киева. Т. 2. С. 287.
Если украинский театр был популярен у русской публики, то об украинской литературе этого не скажешь. Шевченко был еще хорошо известен русскому читателю. Михаила Коцюбинского популяризировал Максим Горький, который охотно печатал переведенную с украинского прозу. Василя Стефаника, кажется, не читали в России. Старицкого ценили благодаря театру, Нечуй-Левицкий и Панас Мирный оставались писателями для своих, для украинцев. Ивана Франко знали гораздо лучше его враги поляки, чем русские читатели. Впрочем, это и неудивительно: ввоз украинских книг из Австро-Венгрии, напомним, был запрещен до 1906 года. И если украинцы переписывали в тетрадки стихи Ивана Франко, как в свое время переписывали «Кобзаря» Шевченко, то русских этот поэт, прозаик, ученый из Галиции не особенно интересовал. Сергей Ефремов издал в Киеве «Историю украинской литературы», которую тут же раскупали украинцы (в 1911-м успели выпустить сразу два издания, третье выйдет в 1917-м), однако для русских людей само понятие «украинская литература» оставалось загадочным.
В 1904 году в Киеве впервые издали сборник стихотворений Леси Украинки. Это было событие. Прежде все ее сборники выходили в Австро-Венгрии: «На крыльях песен» (1893) и «Думы и мечты» (1899) во Львове, «Отзвуки» (1902) в Черновицах. Украинские критики и местный украинский интеллигентный читатель ее хорошо знали, о ней много писали, спорили, хвалили и ругали. Авторитетнейший Иван Франко назвал «эту хрупкую, болезненную девушку» самой мужественной в украинской литературе и поставил ее выше всех современников-украинцев. Галичане «не молчали [413] ни на одно мое издание, и, собственно, в том краю, могу я сказать, nennt man die besten Namen, so wird auch der meine genannt (вспоминая лучшие имена, назовут и мое)» [414] , – писала она матери. А в России киевское издание «На крыльях песен» не заметили. Леся писала, что это ее даже не удивило. Единственный отзыв, «глупо составленный, но с добрыми намерениями», вышел в «Одесских новостях» [415] . В 1911-м в Киеве выпустят том сочинений Леси Украинки, и это опять-таки будет чтение для своих, для украинской интеллигенции.
413
Здесь и далее в цитате выделено Лесей Украинкой.
414
Леся Украинка здесь цитирует Генриха Гейне.
415
Леся Українка. Зібрання творів: у 12 т. Т. 12. Київ: Наукова думка, 1975. С. 125.
3
Летом 1888 года А.П.Чехову довелось познакомиться с настоящими украинскими активистами. Он снимал дачу у семьи Линтваревых. Их младшая дочь Наталья, выпускница Бестужевских курсов, была «страстной хохломанкой» и ездила «на могилу Шевченко, как турок в Мекку». Девушка открыла в усадьбе школу для деревенских детей и учила «хохлят басням Крылова в малороссийском переводе» [416] .
Ироничный, насмешливый тон вообще характерен для многих писем Чехова. Иногда он, явно дурачась, подписывал свои письма фамилией Карпенко-Карый. Творческий псевдоним украинского драматурга казался ему смешным, забавным.
416
Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. 2. 1887 – сентябрь 1888. С. 279.
В этой насмешливости нет ксенофобии или презрения к украинцам. Два года спустя Чехов даже напишет, будто «хохлы куда чистоплотнее кацапов» [417] . Но Антон Павлович, видимо, не относился к украинцам всерьез. Украинский национализм был для него просто «хохломанией». Ну, хохломаны, и что же? Много есть всяких чудаков. Он точно так же несерьезно отнесется и к Русско-японской войне. Будет уверен, что наши непременно побьют бедных японцев.
«Хохлы мне очень понравились с первого взгляда», – писал Иван Бунин. Он стал настоящим украинофилом – не в политическом, а в бытовом смысле. Ему нравилась и чистота, и убранство малороссийских хат, нравился малороссийский город, «весь в густых садах, с гетманским собором на обрыве горы», нравились даже «чисто малорусский» звук «грудного голоса» [418] и «ласковая скороговорка хохлушек, продающих бублики» [419] . Но этого мало. Украинские националисты уже в те времена противопоставляли свой народ, европейский, истинно славянский, азиатам-«москалям». Грушевский и его последователи именно украинский народ объявили подлинными наследниками Киевской Руси. Поразительно, но, читая «Жизнь Арсеньева», мы встречаем ту же украинскую идею: «В современности был великий и богатый край, красота его нив и степей, хуторов и сел, Днепра и Киева, народа сильного и нежного, в каждой мелочи быта своего красивого и опрятного, – наследника славянства подлинного, дунайского, карпатского» [420] . Вот так. Подлинное славянство для Бунина – «дунайское», «карпатское» и, видимо, «днепровское». Но не северное, не московское. Исторической справедливости в этих словах не найти. Но любовь иррациональна. Чем-то близка оказалась Малороссия русскому дворянину с Орловщины: «Не могу спокойно слышать слов: Чигирин, Черкассы, Хорол, Лубны, Чертомлык, Дикое Поле, не могу без волнения видеть очеретяных крыш, стриженых мужицких голов, баб в желтых и красных сапогах, даже лыковых кошелок, в которых они носят на коромыслах вишни и сливы» [421] .
417
Там же. Т. 4. Январь 1890 – февраль 1892. С. 79.
418
Бунин И.А. Жизнь Арсеньева // Полн. собр. соч.:
419
Бунин И.А. Жизнь Арсеньева // Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 5. С. 220.
420
Там же. С. 155.
421
Там же. С. 224.
В самом деле интересный случай, когда культура пусть близкого, но все же другого народа едва ли не ближе собственной. Однако дочитаем до конца этот абзац из «Жизни Арсеньева»: «Прекраснее Малороссии нет страны в мире. И главное то, что у нее теперь уже нет истории – ее историческая жизнь давно и навсегда кончена. Есть только прошлое, песни, легенды…»
Итак, любовь к Украине – это любовь к прекрасному прошлому, к мирному и спокойному настоящему [422] . Это взгляд русского человека еще XIX века. Он устаревал на глазах, но русские этого не замечали, подменяя реальность привычным мифом. Впрочем, только ли мифом? В 1906 году группа украинских селян обратилась с письмом в газету «Почаевские известия». Они уверяли, будто среди селян нет и не может быть революционеров: «…ни еден мужик не ишев и не пиде в революцию. Туды идуть: жиды, ляхи, студенты и то не вси» [423] . Украинский эсер Микита Шаповал вспоминал, что еще незадолго до революции «темные» украинские мужики «за царя и попов горой стояли», при случае выдавали полиции «студентов» и «сицилистов» (социалистов) [424] . «Накануне революции господствовал русский дух и не было заметно какого-нибудь широкого, массового национального движения» [425] , – вспоминал Исаак Мазепа. Однако в этом премьер-министр Украинской Народной Республики неправ. Он забыл о тех сотнях тысяч украинцев, что еще недавно поддерживали Союз русского народа и Союз имени Михаила Архангела. Они пока не мечтали о независимой Украине и не понимали, что означает словосочетание «национальная автономия». Знаменитого однофамильца Исаака Мазепы, гетмана Ивана Мазепу, считали не национальным героем, а «зрадником» (предателем). Но они были «справжніми» (настоящими) украинцами, отделяли себя не только от «ляхов», но и от «москалей», «кацапов». «Це не все одно, малорос і кацап. Кацап собі особенно, а я собі особенно», – говорил простой и, видимо, неграмотный украинец. – <…> Мова в їх не наша, та й віра не така [426] . <…> Води не дасть напитись з теї кварти, з якої сам п’е… Кацапи не люблять “хахлів”» [427] .
422
Бунин писал «Жизнь Арсеньева» в Грассе, между 1927 и 1933 годами. Позади были и революция, и петлюровщина. Но Бунин передает мысли и чувства человека, жившего до революции, когда Малороссия еще представлялась русским людям страной прекрасного прошлого.
423
Федевич К.К., Федевич К.І. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 83; Почаевские известия. 1906. 26 ноября. № 68.
424
Шаповал М. Велика революцiя и українська визвольна програма. Прага: Вільна спілка, 1928. С. 92–93; Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине. 1917–1920 гг. М.: Новый хронограф, 2012. С. 55.
425
Мазепа I. Україна в огнi й бурi революцiї. 1917–1921. Т. 1. Б. м.: Прометей, 1950. С. 8.
426
Проводивший этот опрос доцент Иван Огиенко трактовал неожиданный пассаж про веру таким образом: среди великороссов встречается немало староверов, поэтому украинец и решил, будто кацапы другой веры. См.: Рада. 1909. 4 іюня (17 червня). № 125. С. 2. Правоту Огиенко подтверждает и фраза про «кацапа», который не даст другому пить из той же посудины, из какой сам пьет. Этот обычай был у многих русских староверов.
427
Рада. 1909. 4 іюня (17 червня). № 125. С. 2.
Пройдет немного времени, и эти неграмотные и малограмотные селяне очень удивят и Исаака Мазепу, и Петлюру, и Винниченко, и даже Михновского. Недаром в Полтавском женском епархиальном училище рядом с портретами императора и императрицы висели портреты Гоголя, Шевченко, Котляревского, украшенные украинскими вышитыми рушниками [428] . А на концерте в Подольской духовной семинарии (город Каменец-Подольский) перед государственным гимном «Боже, царя храни!» несколько раз на бис исполняли «Ще не вмерла Україна».
428
Федевич К.К., Федевич К.І. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 111.
4
В майские дни 1916 года, когда русские войска готовились к новому наступлению, во Львове умирал Иван Франко. Последние месяцы жизни он провел в госпитале для сечевых стрельцов и в своем прекрасном доме, кредит за который так и не успел выплатить. Он умирал от такой болезни, что львовяне брезговали заходить к нему. Служанка протирала дверную ручку карболкой. Жена была в клинике для душевнобольных. Писателя и самого мучили галлюцинации. Ему являлся дух Тараса Шевченко, грозил «наистрашнейшими муками на самом дне ада» [429] . Несколько лет посещал Франко дух Михаила Драгоманова. Он беседовал с Франко, ругал, стыдил, запрещал писать друзьям и советовал повеситься [430] . От болезни у Ивана Франко отказали обе руки. Дух Драгоманова сказал, что это его, духа, работа: пусть Франко больше не пишет. Перо не держалось в руках, писатель не мог уже перелистывать страницы, не мог есть без посторонней помощи. Но в петлю не полез, а новые тексты надиктовывал.
429
Франко І.Я. Історія моєї хвороби. Листи з 1908 року // Парадигма. 1998. Вип. 1. С. 191.
430
Там же. С. 181.
Незадолго до начала болезни, в 1905 году, Франко написал свою последнюю поэму – «Моисей». Его Моисей устал от своей миссии и разочаровался в своем народе.
Народе мій, замучений, розбитий,Мов паралітик той на роздорожжу,Людським презирством, ніби струпом, вкритий!Твоїм будущим душу я тривожу,Від сорому, який нащадків пізнихПалитиме, заснути я не можу.Невже тобі на таблицях залізнихЗаписано в сусідів бути гноєм,Тяглом у поїздах їх бистроїздних?Невже повік уділом буде твоїмУкрита злість, облудлива покірністьУсякому, хто зрадою й розбоємТебе скував і заприсяг на вірність?