Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
Комендантша общежития — полная, загорелая, лет тридцати, ввела Алену в светлую комнату с четырьмя кроватями. Две были аккуратно заправлены, а на двух других лежали голые матрацы и подушки без наволочек. Комендантша, положив на подушку-одеяло и белье, сказала:
— Располагайтесь на новоселье. А посчастливится — четыре годика тут у нас отживете!
Алена еще не кончила застилать постель, как в комнату вошла невысокая миловидная девушка с мелкозавитыми светлыми волосами, в халатике и тапочках на босу ногу. На плече ее висело полотенце, а в руке мыльница. Она остановилась, вытаращила голубые глаза, несколько театрально подняла руку с вытянутым вверх указательным пальцем,
— На актерский?
— Да.
— Ну — блеск! — И заговорила быстро-быстро, только успевай понимать: — И я, и Валя, на той кровати, тоже на актерский. Вас как зовут? А меня Глаша — Глафира Петрова. Я орловская, то есть родилась в Орле, а потом эвакуация, и перебазировались мы в Щербаков, бывший Рыбинск. А ты откуда? — спросила она.
— Крымчанка. А сейчас с Вологодчины, из Забельска.
— Понятно, — перебила Глаша и опять, перескакивая с одного на другое, рассказала Алене, что им (если, конечно, попадут) повезло, — мастерскую принимает сам художественный руководитель института профессор Рышков, народный артист. Слыхала?
— Рышков! — Алена громко ахнула. Рышков, знаменитый артист и режиссер, ученик самого Станиславского! Алена читала про него в журналах, газетах и в тех немногих книжках о театре, какие только нашла в юбельской библиотеке. Рышков будет учить ее — Алену…
— Но, говорят, дело даже не в нем, — бойко продолжала Глаша. — Самая удача — это доцент Соколова Анна Григорьевна, лучший педагог в Советском Союзе, так все говорят. Вести курс будет она — Соколова. А консультации проводят профессор Добросмыслов и преподаватель Бух Стелла Матвеевна. Профессор больше рассказывает о дореволюционном периоде, а Стелла одним не советует даже держать экзамен, другим говорит: «Где у вас мысль?» или: «Читайте попроще». Заставляет этюды делать, ужасно неинтересные. Например, зажги примус, когда в руках ничего нет. Это называется «с воображаемыми предметами». Чушь вообще!
— Пойдешь на консультацию? — спросила Глаша. — Валя не ходит больше, ей Стелла сказала: «Не поступать — разрыв данных». Внешность — на характерную актрису, а голос и это… в общем душа — на героиню. Валя очень переживала, но решила все-таки держать. Стелла, говорят, не особенно авторитетна. А Валя мне нравится.
Обычно Алена нелегко сходилась с людьми, но Глаша как-то сразу стала своей, вникла во все Аленины дела, напоила ее чаем с халвой, съездила с ней на вокзал за вещами, помогла разобрать, что сдать на хранение, а что оставить в комнате. За это время она успела рассказать Алене, что родители ее с первого до последнего дня войны воевали: мать — медсестрой, отец — «по связи», сейчас он мастер на телефонной станции. А Глаша с бабушкой эвакуировались. Сначала в Сызрань, потом бабушка — она хоть старая, но беспокойная до невозможности — придумала летом сорок третьего ехать на пароходе в Кинешму — там при царе Горохе какие-то дедушкины родственники жили. Кинешма — городок симпатичный, а поездка интересная! С пересадками почти месяц тащились. Волга — на всю жизнь впечатление. А когда отец демобилизовался, один фронтовой товарищ уговорил его обосноваться, в Рыбинске — тоже симпатичный городок. Там и осели.
Потом Глаша выложила Алене все собранные ею за неделю сведения об институте и собственные наблюдения. Народу поступает много, а примут всего шестнадцать человек — конкурс огромный. И особенно большой наплыв девушек, а их возьмут меньше, чем мальчишек, — кошмар! Между прочим, из поступающих мальчиков некоторые ничего себе! Например, один из Сибири, Александр Огнев, — умный и на вид такой… как бы это сказать… герой! И голос… и талантливый абсолютно. И Стелла про него говорила студентам с третьего курса, что у Огнева великолепные данные. Только уж слишком
Алена внимательно слушала Глашу, и все сильнее охватывал ее страх, что не попадет в институт. Алена вспомнила нарядных девушек, таких изящных и таких уверенных. И рядом представила себя. И сразу в памяти возникли насмешливые слова матери: «Разве артистки такие бывают?»
Алена посмотрела на новую подругу: васильковое крепдешиновое платье ладно сидело на полной ее фигурке.
— Ты что на меня так смотришь? — спросила Глаша. — Что ты приготовила читать?
Алена заставила себя ответить спокойно:
— «Тройку» Гоголя.
— Ох, это многие читают! А еще что?
— Басню «Ворона и Лисица».
Глаша даже руками всплеснула.
— Ой! Ну, все читают! А стих у тебя какой?
— Я хотела Симонова…
— «Жди меня»? Ну, буквально все читают! Это ужасно невыгодно, — тоном специалиста объявила Глаша. — Во-первых, экзаменаторам надоедает одно и то же. Кроме того, кто-то может прочесть лучше тебя — опять невыгодное сравнение! — Видимо, заметив отчаяние в глазах Алены, она сказала ободряюще: — Ну, ничего… А может, ты еще что-нибудь знаешь?
Алена замотала головой.
— Прозы другой не знаю… и басню…
— Ну а стихи?
— Стихов я много могу. Маяковского и Пушкина.
— Вот это лучше!
Сидя на Алениной кровати, они вспоминали стихи и решили, что лучше всего читать «Сожженное письмо» Пушкина или «Секрет молодости» Маяковского.
— Теперь прочти — посмотрим, что у тебя лучше. А вот и Валя кстати! Знакомься, Валя Красавина!
Валя приостановилась в дверях, посмотрела на Алену, улыбнулась. Она согласилась, что оба стихотворения хороши, важно, какое лучше получается у Алены.
Но Алена читать не захотела. Побоялась не понравиться и совсем потерять уверенность.
— Идемте, что ли, обедать, девочки? — сказала Валя, видимо, поняв мысли Алены. — Сама решишь, что читать. Да еще вечером консультация…
Алена с тревогой подумала о вечере, об этой Стелле. Вдруг и ей скажет, как Вале. Что тогда? Хватит ли у нее силы пойти на экзамен, если скажут, что она «неподходящая»? Валя ей показалась просто героиней.
За обедом в чистенькой столовой поблизости от института выяснилось, что Валя из Архангельска, воспитанница детдома: родители погибли в сорок первом. Валя четыре года занималась в кружке художественного чтения при Доме пионеров и заняла первое место на областном смотре самодеятельности. Глаша оказалась еще более опытной — с шестого класса играла в школьном драмкружке, а последний год выступала в Доме культуры, куда ее пригласили на роль Машеньки. И хотя за эту роль она даже получила грамоту, считала Машеньку не своей ролью, а мечтала играть Анну Каренину.
Алена совсем приуныла. Всего один раз в седьмом классе она с тремя девочками танцевала на школьном концерте молдовеняску, да и то спутали фигуры и, не закончив, убежали.
В девятом классе учитель литературы Митрофан Николаевич всегда вызывал Алену читать стихи. Она охотно читала, чувствовала, что получается хорошо, и цепочки хвалили. А Митрофан Николаевич очень внимательно слушал. В последней четверти он сказал: «У вас, вероятно, артистический талант. Хотите выступить на вечере?» Алена согласилась со страхом и восторгом и больше готовилась к выступлению, чем к экзаменам. Уходила в лес и во весь голос, выкладывая всю душу, читала: