Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери — не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом тёмном углу зала, и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя — Хайме.
…Он поджидал их на деревянной галерее, опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко щёлкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на слегка согнутых ногах,
— Хайме де Транкавель, — отрывисто представился незнакомец, внятно произнося каждое слово, как свойственно лишь недавно освоившим чужой язык людям.
— Простите, а сколько вас всего? — с издевательской вежливостью осведомился Мак-Лауд. — Кого тут не встретишь, сразу заявляет, мол, я — де Транкавель…
— Семеро, вместе с женой Рамона и её братом, — Хайме принял вопрос всерьёз, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намёк. — Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де Бланшфоры. Вас я знаю. Вы из Англии, едете в Палестину.
— Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все, — на шотландца опять напал стих болтливости. — Гай, вдруг мы уже успели прославиться на весь белый свет и не заметили этого?
— Уймись, — посоветовал компаньону сэр Гисборн и обратился к снедаемому нетерпением Хайме: — Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чём вы хотели поговорить?
— Не сейчас. Не здесь, — молодой человек резко оглянулся, раздражённо смахнув упавшие на лицо длинные чёрные пряди («Неужели они до сих пор соблюдают традицию Меровингов? — мельком подумал Гай, вспомнив легенду о древних королях франков. — Не стригут волосы, дабы не потерять могущества?»). — Вас пригласили на это сборище, которое они именуют quodlibet, да?.. — он вдруг сбился, дёрнув углом рта и с внезапно прорезавшимся акцентом пробормотал: — Cerdo de mierda, почему я должен вам верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих… — он попятился к всходу на галерею. — Я не знаю… Если это ловушка, мне не можно…
— Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, — без обычной насмешливости сказал Дугал. Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями из незнакомого Гаю языка:
— На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти — там есть лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать — я не хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон, — он беспомощно глянул на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: — Но мне так страшно… — и, сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам, прежде чем они успели осознать услышанное.
— Чего это он такой пуганный? — удивился Мак-Лауд. — Кстати, ты заметил: он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется, как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн — вдруг он в самом деле знает нечто полезное?
— Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? — озабоченно спросил сэр Гисборн. — Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь ещё этот мальчик… Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счётом ничего неизвестно?
— Смоемся раньше, чем нас заподозрят в надувательстве, — беспечно отмахнулся Дугал. — За что мне нравятся всякие устроители заговоров — они шарахаются от каждой тени, никому не доверяют и больше всего опасаются предательства собственных союзников. Умный человек способен без особенного
«Тебе, может, и не впервой, — подумал Гай, шагая через просторный верхний двор замка и прислушиваясь к перекличке часовых на башнях. — А я словно брожу по тонкому льду и жду — затрещит под ногами или нет? Успею я добежать до берега или отведаю холодной водички?..»
Он подозревал, что каждый из его спутников на свой лад задаёт себе этот вопрос и не находит ответа. Четыре человека, не по своей воле втянутых в хитросплетения чужих секретов, долгов, ненависти и привязанности. Франческо говорил истинную правду: с каждым прожитым мгновением всё больше хотелось очутиться подальше отсюда и никогда не возвращаться.
Задумавшийся сэр Гисборн внезапно осознал, что шепотки и болтовня собравшихся прекратились, уступив место новой мелодии, а Хайме пропал. Вернее, не пропал, а перебрался в другую часть зала, поближе к потайной лестнице и выжидал подходящего момента, чтобы скрыться. Он вполне мог не прикладывать таких стараний — почти все приглашённые, числом около трёх десятков, внимали струнным руладам и не обращали внимания на творящееся позади них. Гай уже несколько раз замечал, как кое-кто из гостей (чаще всего молодые парочки) украдкой выскальзывал наружу, пребывая в уверенности, что прочие закроют глаза на их невинные проделки.
Сэр Гисборн неспешно двинулся в обход зала, искреннее и безмолвно умоляя, чтобы никто не пристал к нему с расспросами и не втянул в вежливо-пустой светский разговор. Он удачно миновал хозяйку вечеринки, мадам Идуанну де Транкавель, в девичестве де Бланшфор, хорошенькую блондинку лет двадцати пяти в ярко-алом платье, с обманчиво рассеянной улыбкой и хитроватыми голубыми глазами. Поблизости от жены наследника замка неотлучно пребывал весьма схожий с ней обликом молодой человек, постарше возрастом на год или два — её брат, Гиллем де Бланшфор. Этих двоих Гай счёл наиболее безобидными среди присутствующих: они не помышляли ни о чём, кроме заботы о гостях и поддержании в обществе надлежащего блеска.
Краем глаза сэр Гисборн заметил мессира Рамона, окружённого шумливой компанией, и вовремя отодвинулся в тень, высматривая Мак-Лауда. Убедившись, что напарник обратил внимание на его настойчиво перемещение в сторону двери, Гай облегчённо перевёл дух. Когда возникала необходимость, шотландец мог бесследно затеряться в самом многолюдном сборище. Он всё понял и наверняка объявится на месте встречи даже раньше его самого.
Несколько последних шагов — и Гай наконец поравнялся с небольшим гобеленом, прятавшим за собой нишу в стене и дверную створку. На всякий случай он оглянулся, проверяя, не пришло ли кому-нибудь в голову присмотреть за действиями иноземного гостя. Вроде бы он не удостоился ничьего пристального внимания… если не считать равнодушно-отрешённого взгляда Тьерри де Транкавеля, среднего из трёх сыновей мессира Бертрана, выглядевшего так, будто давно уже отошёл от мирских забот. Сэр Гисборн вспомнил, что даже не слышал голоса этого человека, когда всю их компанию представляли здешнему обществу. В сравнении со своими братьями и младшей сестрой Тьерри явно проигрывал, не отличаясь ни яркой внешностью, ни живостью характера. Гай не мог даже с уверенностью сказать, видел ли Тьерри его поспешный рывок за занавеси, и, если видел, какое объяснение дал этому довольно странному поступку. Мессир Тьерри смотрел сквозь него, и ноттингамец невольно подумал: «Он как камень на дне реки — созерцает бегущую мимо воду, ничего не ждёт, ни о чём не сожалеет. У него нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, которое его не слишком задевает. Господи всеведущий, неужели Тебе в самом деле угодно видеть среди созданий Твоих подобное семейство?»