Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
— Наденьте, — скомандовал Казаков. — Эй, торговец! Есть зеркало?
— Извольте, — итальянец выложил обычное небольшое серебряное зеркальце.
Беренгария умело щёлкнула застёжками браслета и серёг, унизала указательный палец правой руки перстнем, украсила себя скромным широким ожерельем с несколькими плохо обработанными сапфирами и аквамаринами, и завершила картину лёгкой диадемой с жемчугом и фиолетовыми камнями. Потом с интересом посмотрелась в зеркальце — что получилось?
— Н-недурно, — осторожно произнесла принцесса. — И весьма оригинально. Во всяком случае, в Наварре так никто не носит.
Она повернулась к ювелиру и с царственной высокомерностью бросила:
— Я
У купца в самом буквальном смысле глаза полезли на лоб. Дама заплатила за покупки сама, а сопровождавший её молодой дворянин даже не потянулся за кошельком. Мир переворачивается…
— Только пожалуйста, вечером не надевайте никаких других украшений, — втолковывал Казаков. — Этот браслет, кольцо, серьги и всё остальное выглядят одинаково, сделаны из хорошего серебра, а камни отлично подойдут к фиолетовому цвету платья. Понимаете?
— Понимаю, — согласилась Беренгария и хихикнула: — По-моему, произойдёт изрядный скандал. Все скажут, что принцессу Наваррскую держат в чёрном теле. Как дочь короля, я обязана таскать на себе десяток унций тяжёлого золота с самыми яркими камнями. А тут — какое-то серебро… Но я всё равно одену то, что вы, Серж, выбрали. Кстати, взгляните на вашего рыцаря. Кажется, он дуется на меня из-за невнимания. Вы не станете ревновать, если я некоторое время прогуляюсь с сэром Мишелем?
— А если стану? — задал некуртуазный вопрос оруженосец, чем в очередной раз подивил Беренгарию, не привыкшую к подобному хамству.
— Тогда это будет ещё забавнее, — фыркнула она. — Ладно, не сердитесь. Я буду гулять с господином де Фармером недолго, а потом вновь порадую вас своим обществом.
Небольшая процессия двигалась к порту. Мишель, по светским правилам лишь касаясь пальцами перчатки Беренгарии, вовсю куртуазничал, развлекая прекрасную наваррку забавными историями, невыспавшийся Гунтер зевал и разглядывал сицилийских горожан, а Казаков, быстренько купив у разносчика сладостей орехи в меду себе и германцу, только усмехался.
«Варварские времена, похуже Хлодвига, — думал он. — Вспоминая родимый двадцатый век и видя здешнюю свободу нравов, начинаешь ощущать себя человеком. Блин, да чтобы у нас дочь короля и предполагаемую невесту английского монарха отпустили гулять в город с совершенно незнакомыми людьми?.. Без всякой охраны? Тут попомнишь принцессу Диану, царствие ей небесное… Телохранители, куча репортёров, следящих за каждым шагом, папарацци, опять же… Ну и времечко! Теперь угодил в имиджмейкеры августейшей особы… Красота нашего нынешнего положения в том, что жизнь здесь невероятно проста. Я ещё у Дрюона читал, будто Филипп Красивый запросто шлялся по Парижу и ничуть писателю не верил. А, оказывается, короли и принцы действительно разгуливают по улицам и в общем-то ничем от обычных людей не отличаются».
— О чём беседовали с её высочеством? — преувеличенно любезно осведомился Гунтер, желая нарушить паузу.
— Ай люли, сё тре жоли, — поэтически высказался Казаков, но вернулся к прозе: — О современной моде на драгоценные металлы. Ничего обязывающего. Пытался вести себя прилично, не матерился, на ноги принцессе не наступал. Кажется, произвёл благоприятное впечатление. На экзотику её, что ли, потянуло? А вообще девочка симпатичная и какая-то категорически не средневековая.
— В смысле — отнюдь не скованная? — уточнил германец. — Так они здесь все такие. Дворянство отличается от простецов только большей образованностью и своим особенным кодексом поведения. Я в Лондоне познакомился с принцем Джоном, так он выглядел ничуть не величественнее любого пьянчуги-рыцаря, промотавшего в кабаке последнюю кольчугу. Человек как человек, только изволь относится к нему более-менее уважительно.
— Я всё больше разочаровываюсь, — вздохнул Казаков и чуть досадливо сплюнул на камни мостовой: — Только не в двенадцатом веке, а в литераторах, которые его описывали. У Вальтера Скотта король Ричард — образцовый джентльмен, почти святой, а Джон — редкостная свинья и старый скряга. Теперь выясняется, что все наоборот…
— Романтизм, — со знанием дела ответил Гунтер, — есть литературный жанр, склонный к идеализации героев и прошлых времён. Скажи мне, что изменилось от приобретённых тобой новых знаний? Ричард отнюдь не викторианский джентльмен, а просто вояка, следующий законам своего века. Да, он идеальный рыцарь, но и только. Силён, бесстрашен, однако неумён. Неужели ты разочаровался в Беренгарии? Тебе хотелось бы видеть принцессу бледной трагической красавицей, полной условностей и замученной воспитанием? Которая сидит в высокой башне, проливает слёзы и дожидается возвращения своего благоверного из Крестового похода? Может быть, такие где-то и есть. Подозреваю, кстати, что подобные типажи обитают в германских провинциальных замках или на самых окраинах Франции. А представители здешнего высшего света… Пойми ты, они обычные люди, и ничего больше.
— Гм, — Казаков откашлялся. — Интересная мысль. Знаешь, с чем я её увязал? С десятью заповедями Евангелия. Не скалься, ничего смешного! Что такое христианские заветы? Верно, универсальный моральный кодекс, продержавшийся две тысячи лет и ещё неизвестно, сколько он будет действовать после нас. Следовательно, слабости человека не меняются со временем, из чего проистекает, что и натура человека не меняется. Мы только накапливали знания, отвергали старые предрассудки, приобретали новые… Но в сущности ничуть не отличаемся от Беренгарии, вон того золотаря или французских солдат, с которыми подрались в трактире. Если Господь Бог дал нам универсальные законы на все века, значит, человек столь же универсален.
— Философ, — усмехнулся Гунтер. — Вот, кстати, универсальный человек, скажи-ка мне, кто ты такой на самом деле? Слово «техник» меня давно перестало удовлетворять, а, судя по твоим намёкам и кое-каким умениям, ты научен обращаться не только с механизмами.
— Подготовка широкого профиля, — индифферентно ответил Сергей. — Моё прошлое осталось только со мной, уж извини. Но при желании и надобности я могу и привести в порядок заупрямившуюся машину и качественно дать в ухо недоброжелателю. Но меня учили сначала думать, а потом давать в ухо. Понимаешь? Я трудился в достаточно закрытом учреждении, военная техника всегда и постоянно нуждается в охране от чужих глаз и рук, особенно новейшие образцы… Замнём?
— Замнём… — согласился Гунтер. — До времени.
Уже знакомая сэру Мишелю и компании гавань Мессины сегодняшним утром находилась в состоянии резкого оживления. Во-первых, праздник. Король Филипп-Август собирался отметить день святого Ремигия в городе и, конечно же, был приглашён сицилийским государем Танкредом на вечерний пир. Во-вторых, ранним утром с донжона крепости Мессины узрели появившиеся над горизонтом Тирренского моря многочисленные паруса. Ричард Львиное Сердце наконец-то соизволил покинуть Неаполь и его флагманский корабль со знаменем святого Георгия держал курс на столицу средиземноморского королевства. Поговаривали, будто на борт нефа «Апостол Пётр» взошёл сам святейший Папа Климент III, каковой сопровождает владыку Англии перед отбытием последнего в Святую землю.