Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
«Убей Бог, не пойму, как дело не раскрылось прямо тогда, — размышлял Конрад Монферратский, наблюдая из узкого окна башни за закатом. — Насколько невнимательны мои соотечественники! И какая удача, что они ничего не увидели, ничего не поняли, и по глупости сочли меня спасителем христианской Палестины! Её спасителем я тогда отнюдь не был, а если и завоюю сей титул, то лишь спустя два или три месяца, в следующем году… Прости, Господи, мою гордыню… И всё-таки, почему никто не обратил внимание на несомненное?»
Да, вопросов Монферрату можно было бы задать превеликое множество. Почему в 1187 году Салах-ад-Дин после вялого штурма отвёл войска от Тира и Триполи, оставив в своём тылу эти города,
Почему султан под Тивериадой уничтожил всех тамплиеров, хотя мог получить за рыцарей-храмовников огромный выкуп, что доселе обычно и проделывалось (сам Салах-ад-Дин утверждал, будто приказал казнить двести пленных тамплиеров потому, что они «столь же ужасны как ассассины», однако в отличие от приверженцев Старца Горы, являются «убийцами без чести». Но почему пленным храмовникам раньше оставляли жизнь и их постоянно выкупал Орден?)? Между прочим, новоизбранного Великого Магистра Ордена Храма, мессира Франсуа де Ридфора, султан беспрепятственно выпустил из сдавшегося Иерусалима, а сам де Ридфор («ужасный убийца, хуже любого ассассина») на средства Ордена выкупил семь тысяч человек… Куда, наконец, подевалось Древо Креста — ведь не могла же великая реликвия просто испариться? Истинный Крест искали два года, но даже ветераны Тивериады не помнили, что с ним случилось.
Странностей прибавлялось, они нарастали как пыльные барханы в Аравийской пустыне. Родной брат Салах-ад-Дина попросил в подарок тысячу пленных христиан. Тот удивительно легко согласился. Брат именем милосерднейшего Аллаха освободил всех. Ещё тысячу триста человек султан подарил патриарху Иерусалима Ираклию и королю без королевства — барону Ибелину, а затем выпустил без выкупа стариков, и (что было по мнению большинства крайне неосмотрительно) всех военных, оборонявших прежде Иерусалим. Последние почему-то направились прямиком в Тир, к Конраду, значительно усилив его армию.
Вовсе невероятный случай произошёл в Александрии Египетской: множество беженцев из Святого Града хотели вернуться в Европу, но генуэзские и венецианские купцы требовали оплатить проезд, запрашивая фантастическую сумму. Около полутора тысяч бедняков, разумеется, не могли внести деньги. Тогда наместник султана заплатил итальянским корабельщикам из казны, доставил на купеческие суда воду и пропитание, потом же пригрозил торговцам, что, ежели они посмеют высадить или выбросить единоверцев за борт — никакой торговли в Египетском султанате Генуя и Венеция более не будут держать до скончания мира, а если не возьмут на борт всех до единого беженцев — наместник реквизирует у кораблей паруса.
Это мало напоминало настоящую войну и истинный Джихад. Сарацины, следуя приказам Салах-ад-Дина, сражались, только когда на них нападали или следовало захватить заупрямившийся город, правители которого не желали сдавать стены мусульманам.
Главное крылось в другом. Султан отлично понимал, что своими действиями он спровоцирует новый Крестовый поход. И знал, каковы возможности у монархов Европы — император Фридрих, короли Ричард и Филипп приведут в Палестину гигантскую армию. Но всё равно упрямо продолжал завоёвывать Ханаанские земли, проявляя необычное для сарацин милосердие, терпимость к чужой вере и редкостное благородство.
Тир в это время укреплялся, заключив неожиданное перемирие с Салах-ад-Дином. Почему? Какой может быть мир с неверными в такие сложные и тяжёлые для христианства времена?
Множество вопросов, десятки, сотни… И почти на каждый из них маркграф Конрад Монферратский знал точный ответ.
— Ты действительно уверен, что Райнольд останется на нашей стороне и не начнёт свою игру?
— Ты столь часто поминаешь его имя, что я начинаю беспокоится… Ты знаешь что-то, неизвестное мне? Подозреваешь? Или имеешь точные донесения о его измене?
— Нет… Просто предчувствие. Райнольд остался непредсказуемым и опасным тигром, который никогда никому не служил, кроме самого себя.
— Оставь, друг мой. Я знаю его с молодости, почти тридцать лет. Он верен мне.
— Но твою религию всё-таки не принял.
— Откуда ты знаешь?.. Впрочем, ты верно догадался. Райнольд беседовал с нашими муллами, и они действовали по словам пророка Мухаммеда, записанным в Коране: «Призывай на путь Аллаха, Господа твоего, с мудростью и добрым увещеванием». Ничего не вышло… Рено не верит в Аллаха, так же как не верит в вашего Ису. У него своя, особенная вера, о которой никто ничего не знает. И именно поэтому наш старинный приятель может обвести вокруг пальца и правоверного, и христианина. Вот, да простит меня Аллах — слава имени его! — и я начал подтверждать твои опасения. Но я и мой предшественник атабек [54] Нур-ад-Дин сумели завоевать преданность Рено.
54
Атабек — крупный феодал-землевладелец, самостоятельно управляющий на своих землях, титул почти равный султанскому.
Салах-ад-Дин отпил шербета и замолчал. Подозрения Конрада наводили султана на недобрые мысли. Если осторожный эмир франков сомневается — значит, на то есть веские причины. Конрад никогда ничего не говорит просто так.
— Особенная вера… — хмуро проронил маркграф, устроившийся на подушках напротив египетского султана. — Юсуф, пойми, именно «особенности» делают человека опасным. Тайные убеждения. Я — католик, ты — мусульманин. Наши мысли и действия подчинены определённым законам Евангелия и Корана, уложениям, затверженным с младенчества. Этого ничто и никогда не изменит. Мы действуем в соответствии с велением Бога, как его не называй — Аллахом или Исой. У Райнольда другие боги или бог. Нет, не золото, не желание власти, богатства или женщин. Шатильон всегда интересовался только причинением неудобств и неприятностей ближним своим. Вспомни историю с твоей сестрой.
— Ты не хуже меня знаешь, что тот караван был захвачен Рено по нашему с тобой приказу, — ответил Салах-ад-Дин, искоса посматривая на гостя. — Требовался повод к войне.
— А потом? — хмыкнул Конрад. — Этот сумасшедший без зазрения совести продал госпожу Гюльбийяз в наложницы эмиру Басры, и хвала Иисусу, что мы вовремя выкупили твою красавицу. Райнольд всё оправдал тем, что подобное действо в глазах европейцев выглядело бы вполне естественно. Шатильон всегда находит способ жестоко пошутить над людьми, кем бы они ни были — врагами, покровителями или союзниками. Он странно ведёт себя, смеётся над неприкосновенными истинами, верит только самому себе, у Рено интересные друзья — помнишь, он знакомил с тобой некоего мессира де Гонтара? Год назад, в Дамаске?