Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Давайте танцевать, — Беренгария стояла перед Казаковым и томно улыбалась. — Вы ведь мне не откажете, мессир Серж?
— Ох… Вы же сказали королю, будто дурно себя чувствуете… — заикнулся оруженосец.
— В его обществе кто угодно станет ощущать себя нездоровым, кроме… Впрочем, указывать прямо неприлично. Так вы согласны?
— Я не умею, — отбрыкнулся Казаков.
— Всё очень просто! — Беренгария взяла его за руку и потянула на свободное место в самом конце выстраивающейся к новому танцу цепочки. — Следите за другими мессирами и ступайте в такт.
Действительно, всё оказалось очень несложно. Человеку, обладающему внимательностью и хоть немного умеющему владеть
Следующий танец выглядел чуточку посложнее, но Казаков уловил ритм и вошёл во вкус. Благородные господа теперь менялись местами в цепочке, переходя от одной дамы к другой. Глаза оруженосца встретились со взглядом новой партнёрши — о, да это же госпожа из рода де Валуа! Такой герб узнает любой, кто читал Александра Дюма: три лилии с перевязью. Потом попалась какая-то местная девочка, потом полноватая бургундская мадам в возрасте… И все, как одна, оглядывали Казакова со странной заинтересованностью. Ему это не понравилось. Внимательные уши светских львов и львиц различили, как Беренгария отказала Ричарду и тотчас вышла к танцу с невзрачным и не особо привлекательным оруженосцем. Положеньице… Остаётся только делать морду валенком и продолжать.
Ближе к полуночи музыка становилась всё веселее, танцы — более раскованными, гости накачались вином, разбившись на группки, а за столами велись громкие разговоры. Те, кто постарше, вспоминали минувшие войны, Второй Крестовый поход, давно умерших королей и рассказывали друг другу последние новости из Палестины. Молодёжь либо флиртовала, либо отправилась к героям вечера — Ричарду и де Борну. Танкред, убедившись, что праздник идёт как надо, пошёл танцевать, его примеру последовал Филипп-Август, которого едва не насильно оторвала от тарелки герцогиня Бургундская. Неожиданно появилась Элеонора, встав рука об руку с совсем молодым неизвестным рыцарем. Её тоже уговорили, а для любого дворянина сделать несколько па с самой Элеонорой Аквитанской… Этим можно гордиться до старости. За королевой-матерью тянулся целых хвост поклонников от семнадцати до семидесяти, но пожилая дама явственно отдавала предпочтение тем, кто помоложе. Впрочем, она быстро утомилась и вернулась к столу.
Казаков устал удивляться. Начитавшись Дюма, Эко и Дрюона он был убеждён в том, что в Раннем Средневековье, хотя бы при королевских дворах, блюдётся достойная монархов чопорность, но действительность разбила всё, даже самые смелые, предположения о местных нравах. Конечно, к венценосцам относились с необходимой вежливостью и почтением, но на приёме у Танкреда никто не вёл себя подобно королю-неудачнику Людовику XIII Бурбону из «Трёх мушкетёров» и его подданным, метущими шляпами перед королём, почитаемым в качестве едва ли не полубога. И уж конечно Ричард или Филипп никогда не додумаются до формулы «Государство — это я», потому как здесь всё ещё действует закон «Король — лишь первый среди равных».
Веселье продолжалось и после того, как на башне мессинского замка отзвонили полунощницу. [59] Гости Танкреда развлекались, кто-то ссорился и вызывал обидчика на поединок завтра с утра, юная парочка спряталась за колонной и увлечённо целовалась, другие слушали песенное состязание, устроенное фаворитом Ричарда, бросившего вызов всем желающим — откликнулись немногие, включая менее известного, но тоже одарённого трубадура Робера де Монброна. Мишель танцевал, в паузах бегая послушать певцов, а Гунтер, обнаружив случайно затесавшегося в англо-французско-норманнскую компанию немецкого рыцаря, расспрашивал его о жизни в Священной Римской империи.
59
Примерно два часа ночи.
Львиное Сердце исчез из поля зрения как поклонниц, так и тщательно охраняемой мессиром Сержем Беренгарии.
Как бы Элеонора не жаловалась на возраст, усталость или появившиеся к старости болезни, она оставалась той, кем и была всегда: королевой, способной заметить всё, услышать всех и использовать своё привилегированное положение во благо семьи и государства. С шестнадцати лет она, тогда ещё неискушённая в тайнах большого света аквитанская принцесса, находилась при королевских дворах, училась, приобретая незаменимый опыт, находить союзников и стравливать друг с другом врагов, одним коротким словом разрешать, казалось бы, безвыходные ситуации, и нежными нашептываниями соблазнять монархов. Сейчас Элеонора Пуату, поглядывая на веселящихся дворян, среди которых было множество её родственников, друзей молодости и отпрысков господ, когда-то испытывавших к очаровательной королеве самые нежные чувства, ничуть не жалела о прожитом.
Первый брак Элеоноры не заслуживал названия удачного. Людовик VII, набожный, угрюмый и вечно недовольный всем миром король Франции, за которого она вышла замуж в 1137 году, не сумел стать её любимым, и даже не являлся другом: многие династические браки заканчивались тем, что супруги растрачивали лирические чувства на любовников и любовниц, но были верными союзниками в политике. С Людовиком не получилось даже этого. Странный договор, заключённый между Элеонорой и сумрачным французом, гласил: если в ближайшее время родится наследник трона, она остаётся королевой Франции. Если на свет появится девочка — Людовик обратится к Папе Римскому с просьбой о разводе. Элеонора родила дитя женского пола, Папа одобрил расторжение брака, а уже через два месяца влюблённая в английского принца Генриха великая герцогиня вышла замуж за последнего, принеся ему в приданое всю Аквитанию. Элеонору и Генриха разделяло девять лет разницы, но это ничуть не мешало их высоким чувствам.
Умер король Англии Стефан, Генрих занял трон и вроде бы можно было прожить жизнь в счастье и согласии, но не судьба… О последних годах правления «Старого Гарри», как прозвали короля англичане, Элеонора предпочитала не вспоминать. Бесконечная череда генриховых любовниц, обвинение в государственной измене, уединённый Винчестер, ставший для неё настоящей тюрьмой… Более всего честь Элеоноры задевали наветы, позволявшие усомниться в её преданности стране — она могла предать кого угодно вплоть до мужа, только не своё королевство.
Это прошлое. Пока ещё есть силы и не затуманился разум, надо думать о будущем. Ричард может жить сегодняшним днём, а королева-мать обязана помнить о дне завтрашнем и всех последующих. Короли уходят, государство остаётся.
— …Маменька, вы, часом, не притомились?
Из омута размышлений Элеонору вырвал басок любимого сына. Ричард, незаметно покинувший общество, присел на свободное сиденье рядом с матерью. И выглядит он крайне озабоченно. Неужели из-за Беренгарии? Тогда всё идёт, как надо.