Вестовой
Шрифт:
Осип неопределенно хмыкнул. Его и притягивали, и смущали разговоры о женщинах, которые часто и охотно заводила эскадронная братва.
Когда бойцы спрашивали Осипа про его успехи на женском фронте, он многозначительно отмалчивался. И братва считала: девчонок у него целый взвод — циркач, знаменитость, обходителен и всегда при деньгах. В действительности Казачок и одной-единственной барышни не имел. Но в этом бы никогда не признался…
Кроме мамы, которую так давно не видел, он нежно любил тетю Франческу. На манеже и за кулисами молодые артистки жалели и баловали его, но все это было чисто по-дружески.
Но попробуй объясни Ване Балину, что и Лелю он прежде всего хочет уважать, и мысли его текут совсем не туда, куда предполагает Иван. У того, беса, одно на уме…
— Слушай, — не отставал эскадронный. — Хочешь помогу? Такой секрет знаю, на шею кинется. А уж ты, — голос его потеплел, — продай коня. Или променяй. Я шашку с серебряным эфесом дам, ту, что у есаула взял, не пожалею.
— Шиш тебе, а не коня, — со внезапно вспыхнувшей злобой огрызнулся Осип.
— Ишь ты, остервенел, — изумился и обиделся Балин и, позванивая шпорами, медленно удалился от «взбесившегося» Казачка.
А Осип вскоре остыл, отмяк: у него, вспыльчивого и заводного, зла надолго не хватало. Ну зачем сорвался? Мог бы Ивану толком обсказать, о чем думал и договаривался с Лелей, какая она понятливая, ответная и способная. А почему застеснялся? Подумал, засмеет: «Ну и конник! Нет чтоб девчонку приголубить, так цирк затеял».
Эх, рассказал бы, как оно было…
А было так. Он назначил Леле свидание в городском саду после представления. Они встретились и долго бродили по городу. Осип держался чинно, говорил мало. И влекло его к Леле, и хотелось приголубить, да удерживало уважение к ней и заветная мысль. Сказать — не сказать?
И Осип решился. Поделился своими цирковыми бедами и признался, что единственное его спасение в том, чтобы подготовить новый потрясающий номер. И в этом может помочь только она..:
— Я?!.
— Только ты.
Она задумалась надолго и сказала очень серьезно:
— Хорошо, я попробую. Условие такое: испытай меня и скажи правду, способна или нет. Обязательно правду!
Репетировать договорились в клубе, пораньше, до танцев и лекций. Первая же проба показала, что дело пойдет. Леля была сильной, гибкой и на удивление переимчивой. Стоило показать ей шпагат или мостик, она тотчас повторяла, не очень-то чисто, но довольно сносно.
— Ты с кем-нибудь занималась?
— Что ты…
— Давай-ка повторим. — Подражая Кальдовареско, он заставлял Лелю снова и снова выполнять упражнения, не замечая ее закушенных от напряжения губ.
— Глубже, не жалей костей.
Она оказалась упорной и трудолюбивой.
Осип с нетерпением ожидал очередного занятия. Радостно было чувствовать себя творцом и надеяться на успех. А его самого разве не приметил,
В пропыленном, душном зале железнодорожного клуба работать было трудно, но Леля не жаловалась. Она доверчиво опиралась на него, провисала в его руках, и он мучительно и сладостно ощущал ее нежное и податливое тело, сдерживал себя от неверного, но такого желанного движения и иногда думал: а вдруг этого ждет сама Леля?..
Работать и работать. Они репетировали, забывая о времени, и трижды он опаздывал на поезд «ученик» и широким шагом, а то и бегом к ночи едва добирался до кавалерийских казарм.
По дороге он фантазировал, воображал себя на устланном коврами, ярко освещенном помосте, в центре арены и рядом Лелю, облаченную в яркое трико, изящную и ловкую. Красивая пара исполняет акробатический танец… Он пока не знал этого танца, но он его, несомненно, придумает, и публика наградит их аплодисментами, и Воргулев в своем черном фраке бодро выйдет из-за кулис и провозгласит:
— Повторяем на бис номер-приму: «Два-Юлиус-два».
Да, так будет называться этот номер, так оно и будет.
5
К полудню Атаманская площадь накалилась, как огромный противень в русской печке. Ветер гнал колючую и горячую пыль. Истомленные ожиданием бойцы лениво переговаривались, все чаще поминая казармы и обед.
— Кишка кишке кукиш кажет, брюхо к спине прирастает.
— Эх, братцы, не дождутся нас на Песчанке щи да каша.
Аксенов сочувственно прислушивался к разговорам. Да, рановато стянули на площадь войска. Получился, по старой присказке, фельдфебельский зазор: командир полка приказал построить в полдень, батальонный — на час пораньше, ротный еще на два раньше, а уж фельдфебель с вечера взвод построил…
Так-то оно так, но главкома надобно встретить по всем правилам. Приезд его из Москвы знаменуют резкие перемены. Служебную узду затянут потуже. Это справедливо: одно дело громить в тайге летучие японские отряды и казачьи сотни, другое — наступать на четко организованную, щедро снабжаемую японцами белую армию, во главе которой стоят генералы.
Дисциплину Аксенов уважал. Однако была у него, таежного воина, и партизанская гордость. Чем плохи потаенность, внезапность ударов и дерзость? И Василию Корнеевичу не хотелось, чтобы новый начальник весь нажитый ими опыт отринул. Аксенов еще не знал, что Блюхер сам прошел богатейшую партизанскую школу и потому ее достоинства ценил, но и недостатки видел отчетливо.
Волнуясь перед встречей с главкомом, Василий Корнеевич еще раз оглядел сломанный строй и решил принять меры предосторожности.
— Казачка ко мне, — приказал он, и по площади прошелестело: «Казачка — к командиру полка».
Через несколько минут Осип получил задание:
— Будь на вокзале. Подойдет поезд с главкомом, убедись лично и — немедля сюда. Скачи — аллюр три креста! Понял?
— Так точно, товарищ комполка.
— Марш!
Послушный отданному поводу, Мальчик весело зарысил по площади. Осип оглянулся и встретился глазами с Балиным. Тот смотрел, любуясь и завидуя. «Отдать, что ли, ему коня? Прямо сохнет по Мальчику. Ну нет, не сейчас, вот когда с Лелей укоренимся в цирке…».