Ветер и море

Кэнхем Марша

– Адриан... Это Мэтт. Ты здесь?

– Мэтт?

– Ты был очень далеко. Пора выбираться оттуда, старина. Мы и так чертовски долго старались не дать тростнику прорасти у тебя между пальцами.

Адриан застонал и чуть-чуть приоткрыл один глаз. Мэтт стоял у его кровати в ослепительно белой рубашке и таких же бриджах и выглядел до отвращения чистым и бодрым.

– Мы уже начали думать, что ты собираешься спать целую вечность, ленивый паршивец.

– Я спал? Сколько?

– Пять дней.

Адриан помрачнел и попытался поднять руку, чтобы окончательно проснуться, но

его рука не шевельнулась.

– Нам пришлось привязать тебя, дружище, – объяснил Мэтт и быстро подошел, чтобы его освободить. – При каждом звуке ты заново начинал переживать и сражался во всех битвах, в которых когда-либо принимал участие. Ты снова взрослел и спорил со своим братом, с отцом, с командующими офицерами... – Он повернулся к медсестре: – Спасибо, сестра Агата, теперь я справлюсь сам.

Адриан повернул голову и успел заметить белый платок и розовое ангельское личико.

– Где я? – Адриан вытянул шею, стараясь рассмотреть ряды кроватей по обе стороны от себя.

– В Гибралтаре, в военном госпитале.

– Как... – Баллантайн с трудом облизнул губи.

– Нас забрал «Аргус» и доставил сюда. Знаешь, когда его капитан услышал о «Ястребе», он решил отправиться за ним в погоню, невзирая на переполненные народом палубы, но Раунтри удалось отговорить его от этой затеи, во всяком случае, до тех пор, пока в госпиталь не доставят раненых. Могу сказать тебе, мы в рекордное время добрались до базы, а лейтенант Аллен развернулся и через пару часов умчался на всех парусах. С ним отправились Раунтри и Макдональд – весь перевязанный.

– Они преследуют Шо?

– С налитыми кровью глазами.

Адриан снова лег, проклиная свою беспомощность. К нему вернулись воспоминания, и он поднял голову и левую руку. Ему стало легче, когда на конце толстой повязки он увидел свою руку. Его бедро тоже было плотно забинтовано, но главное, оно было и могло двигаться и чувствовать.

– Тебе чертовски повезло с обеими ранами, – тихо произнес Мэтью, заметив облегчение на лице Адриана. – Но не торопись благодарить меня, пока не увидишь шрамы.

Адриан попробовал пошевелить рукой и осторожно расслабил кисть. Рука отчаянно болела и плохо слушалась, но он знал, что со временем все пройдет.

– Мне незачем ждать, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь, – тихо проговорил он и сжал руку Мэтта.

– Черт, я в десять раз большим обязан тебе. К тому же мне помогали. А теперь... могу я предложить тебе горячего супа? Ты проголодался?

– Умираю с голоду, – признался Адриан. – Но я променял бы кастрюлю супа на один стакан холодной воды.

– Идет, – усмехнулся Мэтт и налил немного воды из стоявшего рядом кувшина. Заметив, что Адриан старается поврежденной рукой дотянуться и взять чашку, он нахмурился: – Так как я очень хорошо тебя знаю, то прошу только об одном: не спеши пользоваться ни рукой, ни ногой. Торопливость и слишком большая нагрузка сведут на нет все мои добрые дела. И еще, как только ты будешь в состоянии – а решать это мне, – ты встретишься с коммодором Пребелом, который очень хочет тебя видеть. Он уже дважды приезжал в госпиталь, чтобы взглянуть на тебя.

– Приезжал?

– С

небольшой свитой высших чинов. – Мэтт широко улыбнулся и склонил голову набок. – Знаешь, они сделали из тебя настоящего героя. Весь город только и говорит о побеге и о победоносной операции нашего военного флота. Даже бритты и те поражены.

– Чем? Тем, что я отдал «Орел» корсарам?

– «Орел» погубила некомпетентность Дженнингса, – напомнил ему Мэтт. – А если бы ты ничего не делал, в настоящий момент «Орел» стоял бы в арабском порту, а мы бы бряцали железными кандалами. Перед своим отбытием Раунтри и Макдональд дали военному министерству подробный отчет о том, как ты спланировал и организовал побег, как настаивал на том, чтобы уничтожить «Орел», даже если бы это стоило жизни всем морякам (хотя я уверен, что здесь они бесстыдно преувеличили – во всяком случае, я на это надеюсь). Они даже рассказали командующему эскадрой, как ты в шторм болтался на вантах двадцать четыре часа, изрыгая проклятия. Должен признать, все это звучит героически.

– Меньше всего мне хотелось бы какого-то особого признания. – Нахмурившись, Адриан запустил руку в густые светлые волосы. – Все до одного на корабле заслужили равную благодарность за то, что сделали, и равное сочувствие за те муки, которые перенесли.

– Согласен. И они все получат это, не беспокойся. Пребл уже отправил домой курьера с рапортами. Но к сожалению, им нужна одна-единственная голова, чтобы надеть на нее лавровый венок, и, мой дерзкий друг, эта голова находится на твоих плечах. Боже правый, разве они могут отказаться от тебя? Посмотри на свой послужной лист: изменник, преданный военному суду, а меньше чем через шесть месяцев национальный герой! Дома народ разорвет тебя на куски и будет хранить эти кусочки как святыню. И возможно, даже твой отец решит помириться с тобой. Так что не сопротивляйся, рассматривай это как способ уладить все свои дела и дома, и на флоте. А теперь отдыхай – это мой приказ. А я попрошу, чтобы тебе принесли суп.

– А есть что-нибудь покрепче воды?

– Возможно, мне удастся раздобыть пару кружек эля. Я сразу же вернусь.

– Мэтт?

Доктор остановился.

– Где она?

– Кто? – небрежно спросил Мэтт, оттягивая неизбежный момент. Он ожидал этого вопроса, уже почти ушел от него, но все же вопрос был задан. Мэтью сделал вид, что поправляет одеяло в ногах кровати, но это не помогло, и, перестав улыбаться, он заставил себя взглянуть в серо-стальные глаза. – Она ушла, Адриан. Ушла вчера вечером.

– Ушла? Куда ушла? – Адриан хотел привстать, но Мэтт быстро оказался рядом с ним. – Что ты подразумеваешь под словами «она ушла»? Куда она пошла?

– Она ушла из госпиталя вчера поздно вечером. Пока у тебя была лихорадка, она была рядом с тобой, но как только жар спал и она убедилась, что ты поправишься...

– И ты позволил ей уйти?!

– Я не смог бы удержать ее. Ты тоже не смог бы, даже если бы попытался.

– Попытался? Черт побери, я ведь был без сознания! Это ты должен был убедить ее остаться – по крайней мере до тех пор, когда я смог бы с ней поговорить.