Ветер, кровь и серебро
Шрифт:
— А вы поищите других, может, они что-то дельное скажут, — возразила Грета, отходя, чтобы Кристина смогла встать, и тут же принялась расшнуровывать ей платье. — Это в замковой церкви они, может, разъелись на господских харчах, вот и несут всякую чушь, лишь бы от них отстали да заплатили побольше… Вы поищите кого-нибудь на окраинах города. У кладбища маленькая деревянная церквушка есть, новая, на месте той, что в войну сожгли. Там священник-то пожилой очень, мудрый, всегда советы хорошие даёт… Я туда-то и хожу на мессы, вы бы тоже сходили, мальчика бы сводили…
— Хорошо, спасибо, Грета, — улыбнулась Кристина, едва заметным движением вытирая последнюю слезинку. Когда шнуровка платья совсем ослабла, она повернулась лицом к своей собеседнице. — Этот старый пузатый хрен
В себе она почувствовала магическую силу в девять лет, когда умерла мама. Один из отцовских советников, разбирающийся в колдовстве, объяснял это сильным эмоциональным потрясением, и многие книги это подтверждали. Впрочем, магия — вещь непредсказуемая, она могла проявляться в человеке даже с рождения: бывало, что двигать предметы силой мысли ребёнок мог раньше, чем ходить.
Кристине не хотелось бы, чтобы Джеймс был магом. Уж слишком велика ответственность, слишком тяжела ноша… И кто знает, как он, с его-то характером, будет распоряжаться этой силой.
Однако всё же после слов священника об одержимости она задумалась. Присмотрелась, прислушалась… И её колдовское чутьё подтвердило: с Джеймсом что-то не так. Но что именно, она понять не могла. И никто не мог.
Но и покорно терпеть Кристина тоже не собиралась.
Так уж вышло, что большая часть её жизни представляла собой бесконечную битву — за свою землю, за своё счастье и спокойствие. А теперь ещё и за счастье и спокойствие сына… Его что-то мучило, терзало, причиняло боль — и ей самой тоже, потому что наблюдать за этим странным состоянием мальчика, в котором смешивались злоба, невыразимая печаль и полное равнодушие ко всему миру, было попросту невыносимо.
Что с ним? Если Бог существует, то об этом знает только он.
Но Кристина была готова побороться с ним за это знание, а также во что бы то ни стало найти решение и помочь своему сыну и себе.
Хельмут вышел во внутренний двор Эори подышать свежим воздухом. Прохладный валандисский [9] день, обвитый лёгким ветерком, запахом постепенно покрывающей деревья листвы и проклюнувшейся из-под земли травы, был в самом разгаре. Стоило ценить эту прохладу и свежесть: вот-вот наступит геужес [10] , самый конец весны, а Хельмут привык, что это время бывало душным и жарким. Хотя тут, в Нолде… Кристина усмехалась и говорила, что уж в геужесе-то точно жары можно не ждать. Пожалуй, в середине лета, в лиеписе [11] , на седмицу-другую…
9
Валандис — апрель.
10
Геужес — май.
11
Лиепис — июль.
Хельмут тоже попытался усмехнуться этим мыслям, но вместо этого, как ему показалось, губы искривились в болезненной гримасе. Ему нужно было сделать хотя бы один полноценный вдох, наполнить лёгкие весенним воздухом, чтобы избавиться от непонятного удушья, сковавшего нутро, но… Не вышло. Тоска в душе, как водоворот, поглощала все силы и желания, в том числе и желание жить. Да и никакой души там уже, наверное, и не было — лишь чёрная дыра, засасывающая в себя всё светлое и живое.
Не сразу Хельмут обнаружил, что внутренний двор был заполнен гвардейцами — тем отрядом, который готовился к скорому походу до границ с Кэберитом. В руках у них были копья и щиты, и они по очереди отрабатывали выпады, удары и блоки. Над ровным строем гвардейцев раздавался, к удивлению, женский голос, звонкий, высокий, совершенно
Хельмут присмотрелся, прислушался и убедился в своей догадке: тренировкой руководила герцогиня Вэйд.
Она выглядела величественно и внушительно, и нечего удивляться, что гвардейцы её слушались. К тому же Кристина наверняка сказала им, кто будет возглавлять их во время грядущего задания. Посему и упражняться во главе с капитаном гвардии им смысла не было: Альберта должна понять, с какими людьми ей придётся иметь дело, насколько хороша их подготовка, как они обращаются с оружием, и всё в таком духе.
Хельмут засмотрелся, облокотившись о дверной косяк, и вскоре обнаружил, что герцогиня тоже на него поглядывает. Не хотелось её отвлекать, но и возвращаться в замок его тоже не тянуло: находиться в одиночестве в четырёх стенах было невыносимо. Похожие чувства Хельмут испытывал дома: несмотря на то, что Штольц покинул всего один человек, там было безумно пусто. Да, там то и дело слышались разговоры слуг, раздавался звонкий смех Хельги или плач Эрнеста… Да, по крепостным стенам всё так же расхаживали стражники, по внутреннему двору бегали служанки, в конюшнях занимались своими делами конюхи, на кухне, в городке у подножия замка, дальше, в деревнях, церквах, вассальных крепостях — везде кипела жизнь.
Но только не для него. Хельмут остро ощущал эту пустоту, что накрыла его дом с исчезновением Софии. Там стало холодно, темно, в коридорах заметался сквозняк… Там всё перевернулось — и это было невыносимо. Хельмут чувствовал, что его сердце было расколото, что его душа разрывалась на части — а в мире вообще ничего, совершенно ничего не изменилось.
Поначалу он даже задумывался о том, чтобы попросту сбежать из Штольца в Даррендорф, прихватив Эрнеста, — он боялся надолго оставлять Роэля одного. Младшего брата Софии он считал едва ли не родным человеком: вспоминались детские мечты иметь именно младшего брата, а не сестру. К тому же мальчики могли бы играть вместе, Эрнест бы рос вместе со старшим другом, и пусть тот при этом приходился ему дядей. А Хельга… Её общество с каждым днём тяготило Хельмута всё сильнее. Вот он и захотел сбежать, но потом понял, что это глупо, неразумно и по-детски. Пусть уж лучше она бежит, если ей что-то не нравится. В конце концов, своё наследство он ей не передавал, в Штольце правитель — он, а Хельга просто заигралась в правящую баронессу, ибо слишком уж часто ей приходилось быть его наместницей. Ничего, больше такого не повторится. Пора бы ему окончательно остепениться, перестать ребячиться, отлынивать от дел и взять власть в феоде полностью в свои руки.
Вдруг Хельмут услышал звуки щелчков пальцами, и образ родного замка из желтоватого камня, что стоял перед его глазами последние несколько минут, тут же растаял. Зато он увидел лицо герцогини Альберты: холодные серые глаза, один из которых пересекал старый розоватый шрам, в недоумении поджатые губы… Это она щёлкала пальцами перед его лицом, пытаясь вернуть в реальность из плена воспоминаний. Да уж, этикет и такт — это точно не про неё… Впрочем, подобная простота и прямолинейность, обычно не свойственные герцогиням и вообще дворянкам, Альберте лишь прибавляли очарования.
— Вы в порядке? — с тревогой в голосе спросила она. — Вы уже минут пятнадцать так стоите, не двигаетесь, как каменный истукан…
— Да я просто… задумался, — пожал плечами Хельмут и вновь попытался улыбнуться — и вновь у него ничего не вышло.
— Я сперва подумала, что вы хотели к нам присоединиться, — Альберта осмотрела его с ног до головы придирчивым взглядом, — но всё-таки ваша одежда не вполне подходит для тренировок.
И правда, его чёрный бархатный камзол и украшенная кружевом фиолетовая рубашка наверняка бы пострадали, даже если бы он просто решил пострелять из лука — что уж говорить об упражнениях с мечами и копьями. О том, что учебный бой сегодня был нешуточным, свидетельствовали разного размера дыры на сером стегаче Альберты — поверх него она накинула чёрную бригантину, руки её были защищены наручами, а ноги — набедренниками и наколенниками, немного ржавыми, но для тренировки вполне годными.