Ветер над сопками
Шрифт:
А здесь… Здесь Речкин чувствовал себя как нигде ближе к тем дорогим душе ощущениям доармейской жизни. За несколько лет именно в этой маленькой комнате он вдруг снова открыл для себя ушедшую за горизонты давности бархатную атмосферу домашнего уюта.
Ложиться в кровать снова Алексей не стал. Еще немного побродив по опустевшей комнате, Речкин стал не спеша собираться. Вскоре пришел его будить старшина.
Температура в общем коридоре немногим отличалась от уличной, и холод здесь пробирал до мурашек. Вода в рукомойнике, что висел возле туалета перед самым выходом на улицу, остыла до мерзости. Если умывание еще возможно было стерпеть, то бриться с такой водой было
Аркадий Ваганович терпеливо стоял возле лейтенанта, ожидая, когда тот побреется, что называется, на подхвате.
– Что за погодка? – ругался Речкин, скользя лезвием опасной бритвы по намыленной щеке. – Холод собачий… Бриться невозможно…
– Неужто не попривыкли? – улыбался старшина.
– Не-а… Каждый раз как первый! – морщась, стряхнул Алексей бритву о край металлической раковины. – Сразу свою казарменную молодость вспоминаю, что солдатом, что курсантом.
– Неужто и в училище казармы холодные были? – подавая Алексею вафельное полотенце, спросил старшина.
– Еще бы! – усмехнулся Речкин, вытирая лицо. – Ну в спальном расположении еще куда ни шло, там печь топилась, а вот в умывальнике по зиме даже стекла изнутри замерзали! Брррр!
В отличие от прошлого дня, в это утро ветер стих, дождь перестал осыпать противной моросью. Даже здесь, на высоте более трехсот метров, установилось редкое для этих мест затишье. Обычно ветер гулял здесь всегда и в редкие солнечные дни, и тем более в ненастье, напористо шурша средь бескрайних просторов. И лишь один резон был в этом несмолкаемом ветре – он надежно спасал от комаров, самой страшной здешней чумы летних месяцев.
Но плащ-палатки с собой все же взяли. В такую погоду небо было совершенно непредсказуемым и могло в любую минуту прохудиться новым зарядом дождя.
Понуро повесив головы, солдаты шли вперед привычной дорогой. Сонные, усталые, хмурые. Они еще не вошли в новый график военного времени, и даже положенные им восемь часов сна пока не могли возместить в полной мере затрачиваемые силы. Да и поспать установленное время удавалось отнюдь не всегда. Смены задерживались, разводы затягивались, отдельные заболевали, и это тоже отнимало время. Распорядок дня менялся, сминался, суживался.
Теперь, помимо привычной службы в наряде на границе, бойцам приходилось оборудовать новые огневые позиции, день за днем укреплять их, не ослабляя внимания за соседями напротив. А занятие это в условиях Заполярья – дело весьма не простое. Земля вокруг – не земля, а сплошной скальный монолит, покрытый местами тонким слоем почвы, потому в грунт не вкопаться. Приходилось собирать вокруг новой огневой позиции увесистые камни, стаскивать их в одно место, укладывать аккуратно, вплотную, чтоб лежали они словно притертые веками друг к другу, чтобы ни одна вражеская пуля не смогла проскочить между ними. Важно было и качественно замаскировать такие каменные сооружения. В ход шел мох, мелкий, вьющийся по земле худыми извилистыми стеблями кустарник, тонкие пласты дерна. Так и только так, усердием и фантазией, можно было добиться того, чтобы куча камней стала действительно надежным укрытием для стрелка, его крепостью. Следили за качеством работы сержанты и офицеры заставы. Им и самим теперь приходилось выполнять тяжелую солдатскую работу. Время не ждало…
Кроме всего прочего, важно было оставаться предельно скрытным, чтобы финны, которые хоть официально и не были врагами, но, учитывая все последние события, по-иному именоваться просто не могли, не вычислили бы новые позиции.
Правильный
Но каких бы новых работ ни требовало состояние войны, задача по охране государственной границы оставалась на первом месте. И здесь без собранности и внимательности никуда. Поэтому труд физический приходилось качественно сочетать с трудом умственным. С финской стороны и прежде частенько наведывались всякого рода диверсанты и провокаторы, а теперь их стоило ждать в любую минуту и тем паче.
Потому и шагала очередная смена в очередной наряд понуро, хмурясь сонными лицами, сутуля усталые плечи, обреченно волоча десятки раз прихваченные ночной мышечной судорогой ноги. Со стороны они больше походили на военнопленных или даже смертников, которых ведут на эшафот, а не на бойцов действующей армии.
Круглов, шедший по правую сторону неуклюже сбитой колонны, то и дело сердито окрикивал своих солдат:
– Не растягиваться! Подтянулись! Живее ногами шевелим, живее!
Смену наряда произвели недалеко от передовых позиций. Возле поджарой, округлой сопки, обозначенной на карте начзаставы как высота 283, 8. Политрук коротко, даже как-то холодно поздоровался с прибывшими ему на смену Кругловым и Речкиным. Всем своим изнуренным видом он вызывал жалость. Плечи ссутулились под гнетом вторых по счету бессонных суток. Ему было сложнее вдвойне. Выполняя работу политрука, он еще взял на себя и обязанности помощника начальника заставы. С переходом на новый усиленный режим работы политрук совмещал эти две должности, стоя в нарядах на границе, а в часы отдыха исполняя свои непосредственные обязанности. Речкину было очень неудобно за это перед товарищем. Он даже непроизвольно спрятал глаза при встрече. Но кто мог предвидеть, что все сложится именно так?
Старый наряд ушел, и вновь прибывшие бойцы стали расползаться по указанным им на карте точкам. Круглов и Речкин заняли позицию на наблюдательном пункте заставы – высоте 449,0.
– И чего тебе не сиделось на заставе? Отоспался бы хоть… – разматывая шинель, искренне сокрушался Речкин.
– Я лучше перед сменой посплю, после обеда, – осматривая через линзы бинокля соседскую сторону, ответил Николай и улыбнулся. – После плотного обеда всегда резонней спится!
Речкин улыбнулся в ответ.
– Что там? – спросил он, подойдя к Круглову. – Поменялось что-нидь?
Круглов отрицательно помотал головой и протянул бинокль товарищу.
Алексей охотно принял его и внимательно осмотрел передний край финской границы. Пейзаж остался неизменным. Он был хорошо изучен Речкиным до самых неприметных, для новичка, мелочей. Кое-где виднелась натянутая колючая проволока финских заграждений, издали угадывалась каменная кладка их сооружений, хорошо протоптанная тропа четко различимой лентой вилась среди небольших высоток, с той стороны, где зеленели поросли карликовой березы и ивняка, прозванной урочищем Тшердекайсин. Все было точь-в-точь, как и прежде. Ни новых огневых точек, ни палаток, ни техники… Создавалось ощущение, что про войну знают лишь по эту сторону границы. И неизменность эта теперь сильно резала глаза… Ее словно специально выставили напоказ. Но ведь еще до отъезда Алексея гудела та сторона двигателями, бряцала железом, наперебой голосила чуждой речью…