Ветер полуночи
Шрифт:
— Да, да, работы по горло, но я рад видеть вас, Билл. — Уэйн замолчал, так как бульдозеры загрохотали, тросы натянулись, колокольня закачалась и рухнула, вздымая облако пыли, поднявшееся высоко в небо. Билл вспомнил брошюру, прочитанную в поезде. «Аббатство частично разрушено Генрихом VIII и Кромвелем; подверглось артиллерийскому обстрелу с немецкого крейсера в первую мировую войну». Теперь «Стар констракшн» разделывалась с ним окончательно. Голос Уэйна прервал его размышления. — И, кроме того, Билл, мне хотелось переговорить с вами. Я написал вам письмо (надеюсь, вы его получили),
— Да, я знаю, Аллан. — Наблюдая за Уэйном, Билл подумал, что хотя тот несколько потерял в весе, но ничего не утратил из своих актерских талантов. Лицо его выражало печаль, и, возможно, так оно на самом деле и было. Не исключено, что Джамбо по-своему привязан к Мэри. — Но я зашел к вам не только для того, чтобы просто поболтать, — продолжал Билл. — Вам, наверное, известно, что я подвергся нападению у себя дома и частично потерял память?
— Да, Билл, я слыхал об этом и очень сочувствую вам… Сигарету? — Уэйн подвинул Биллу пачку и начал рыться в кармане, но зажигалку не вынул, словно ожидая, что это сделает Билл. — Боже, сколько вам пришлось пережить! Нападение, затем это страшное известие о Мэри… Достаточно, чтобы свести с ума любого.
— Да, мне было тяжело, но теперь все уже позади. — Билл наклонился, чтобы прикурить, так как Уэйн достал, наконец, зажигалку, и сразу же понял, почему тот не спешил с этим — рука у него тряслась, как у нервнобольного. — Я зашел к вам потому, Аллан, что хочу знать больше о смерти Мэри. Вы ведь были тогда в Фелклифе, не так ли?
— Да, но вряд ли я могу рассказать что-нибудь, кроме того, что уже сказал следователю. — Его лицо по-прежнему выражало соболезнование. — Как вам известно, Мэри была в Лондоне, и я попросил ее вернуться для работы над пересмотром планов сноса. Понимаете ли, у нас возникла спешка. Американские метеорологи предсказали возможность преждевременного похолодания и даже заморозков. Вот нам и приходится ускорить снос, чтобы закончить укладку первой очереди бетона до конца месяца.
— Все это мне известно, Аллан. Я читал ваши показания. Мэри вернулась сюда и ночевала в гостинице. Утром вы занимались с ней пересмотром графика работ. Потом вместе обедали, и она собралась выехать по делам в Лондон. Правильно?
— Правильно, и я говорил об этом на следствии. — Подбородок Уэйна нервно задергался. — Но почему… почему вы снова расспрашиваете меня об этом?
— Потому что я хочу знать ответ, Аллан, ответ, который бы полностью соответствовал действительности. — Билл почувствовал, как у него сжимаются кулаки, и он с трудом подавил в себе желание вскочить, схватить Уэйна за горло и заставить его сказать правду. — После обеда, в два тридцать, вы ушли. Почему, Аллан, почему Мэри не поехала дневным поездом? Почему вы позвонили ей вскоре после четырех часов и велели выехать ночным?
— Не звонил я, Билл! Клянусь вам, не звонил. — Уэйн отодвинул стул и встал. — С чего вы взяли, что я велел ей ехать ночным поездом?! — Казалось, что Уэйн начал приходить в себя. — Билл, старина, я очень сожалею обо всем происшедшем,
— Мисс Саймондс, — все же успел сказать Уэйн, — пожалуйста, зайдите ко мне на минутку…
— Хорошо, хорошо, сэр, — послышался в ответ смущенный женский голос. — Вас спрашивает… — Женщина замолчала, и тут же раздался хриплый мужской голос с каким-то сухим шелестом, как будто рвалась гнилая парусина.
— Уэйн? Это я, Ганс Вицлеб. Я хочу знать, почему, черт бы вас побрал, вы не сообщили мне, что все наши мероприятия по безопасности одобрены местными властями?
— Прошу меня извинить, но согласие местных властей я получил всего несколько минут назад, — ответил Уэйн, буквально съежившись перед аппаратом. Да, он был женат на падчерице владельца фирмы. Но это ничуть не мешало одному из руководителей фирмы относиться к нему с нескрываемым презрением. — Оно у меня. Я сейчас пришлю его вам.
— Не трудитесь. Я сам зайду. Скажите, неужели вы не понимаете, что у нас осталось меньше четырнадцати часов? Интересно, кто-нибудь выполняет приказы в этой проклятой стране? Я сейчас приду.
— Да, да, пожалуйста, — пробормотал Уэйн не то в аппарат, не то себе под нос, а потом взглянул на Билла. — Так о чем я говорил? Да… Я не звонил Мэри по телефону и могу доказать вам это. Могу, могу, старина, но только не сейчас может быть, вы зайдете ко мне вечерком в мой коттедж в Ситоллере? Я полагаю, вы остановились в Фелклифе? Я пришлю за вами машину. Восемь часов вас устроит? В таком случае, в половине девятого мы увидимся. — Он протянул руку и попытался улыбнуться. — И уверяю вас, Билл, что я не звонил Мэри… — Дверь кабинета с силой распахнулась, и улыбка стерлась с его лица.
— У вас посетитель! — Ганс Вицлеб остановился на пороге и уставился на них сквозь толстые стекла очков без оправы. На нем были кожаные шорты, кожаная куртка, в руке трость-табурет. Билл повернулся и посмотрел на Вицлеба с чисто профессиональным любопытством. Этот человек был частью страшного прошлого, но внешне выглядел комически — карикатура на прусского унтер-офицера в штатском или маленького государственного чиновника в костюме для загородной прогулки. Его короткие ноги были покрыты рыжими волосами, грудной клетке было тесно в куртке, а лысая голова походила на яйцо.
Да, Вицлеб, пожалуй, выглядел комично, однако его биография не давала ни малейшего повода для шуток: уже в двадцатипятилетнем возрасте Вицлеб — проектировщик трех первоклассных автострад в Баварии, в тридцать лет — правительственный инспектор всего гражданского строительства а Германии, в 1943–1945 годах — главный инженер «Организации К», подчинявшийся непосредственно Альберту Шпееру и Вилли Френцелю, частый посетитель бункера Гитлера в Берлине вплоть до того, как Советская Армия окружила город, один из последних, кто видел Гитлера живым.