Ветер прошлого
Шрифт:
— Наняли сорок шесть официантов в дополнение к домашним слугам.
— Плюс десять цехинов на цветочные украшения.
Элегантно одетая дама извлекла из крошечного ридикюльчика флакончик жасминовых духов, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, с серебряной пробочкой, на которой изящной гравировкой уже была нанесена дата победы при Маренго: 14 июня 1800 года.
— Чтобы подарить такой каждой гостье, — сказала она, — потребовалось тридцать пять цехинов.
Хозяева дома — граф Просперо и его жена, графиня Мальвина Марескалки-Вальсекки, урожденная Висконти, — с удовлетворением
Приглушенный шум праздника, доносившийся в комнату старой няни, был для Марции всего лишь далеким отголоском давно забытой жизни. Она всегда была равнодушна к светскому блеску. Даже занимаясь утонченным развратом, она находила в чувственном наслаждении момент мистики и возвышенной философии. Марция достигла когда-то вершины в грехе, как теперь достигла ее в добродетели. Горестное смятение последней жертвы Фортунато Сиртори, маленькой Саулины, заставило ее опомниться. С той минуты она посвятила себя служению богу и помощи страждущим.
Марция выглянула в окно, выходившее в сад, освещенный венецианскими фонариками. По саду гуляли гости. Вот под венецианским фонариком показалась высокая внушительная фигура Фортунато Сиртори. Необыкновенно представительный в своем элегантном черном камзоле с белыми кружевами, он стоял, прислонившись к старому искривленному кусту глицинии, и смотрел вверх, на распахнутые окна палаццо.
Марция знала, Фортунато принял приглашение ее родителей не для того, чтобы влиться в хоровод глупых и тщеславных попрыгунчиков. Он пришел, потому что надеялся еще раз повидать ее. Он все еще любил ее отчаянно и самозабвенно. В этот момент он не мог ее видеть, ведь в ее окне не было света.
— Фортунато, — окликнула его Марция.
Придворный лекарь мгновенно узнал ее голос.
— Марция, я тебя не вижу, — сказал он, приближаясь, насколько возможно, к тому месту, откуда раздавался голос.
— Видеть больше нечего.
— Как ты, девочка моя?
— Хорошо. Но мне жаль тебя.
— Я люблю тебя по-прежнему, ты это знаешь?
— Знаю.
— Дороже и прекраснее тебя у меня никого не было в жизни.
— Помоги тебе господь, Фортунато.
— Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
— Я тебя простила.
— В моей жизни больше не было женщин после тебя.
— Знаю.
— Позволь мне подняться.
— Прощай, Фортунато.
— Только на минутку, чтобы проститься, — в отчаянии молил он.
— Прощай, — тихо сказала Марция.
— Прощай, Марция, — прошептал он в ответ.
Придворный лекарь наклонил голову и удалился. Марция провожала его взглядом, пока он не исчез в вестибюле. Потом она преклонила колени перед изображением Мадонны и стала молиться.
Придворный лекарь Фортунато Сиртори уже направлялся в гардероб за своими перчатками и шляпой, но его отвлекло объявление мажордома о прибытии новых гостей,
— Мадам Джузеппина Грассини и мадемуазель Саулина Виола!
Фортунато вернул свои вещи гардеробщику, повернулся и увидел двух ослепительных красавиц: блондинку и брюнетку. Он знал певицу, много раз восхищался ее выступлениями в театре, помнил ее грудной, низкий голос и ценил его гибкость и выразительность. К двадцати семи годам она достигла вершин артистического мастерства. Сопровождавшая ее светловолосая красавица была воистину необыкновенна. Придворный лекарь замер. Он вспомнил девочку на пороге отрочества, пораженную и подавленную обстановкой его дома, зачарованную проникновенной скрипичной игрой Марции. Эту девочку прислала к нему галантерейщица Аньезе: черные глаза, полные тревоги и строптивого упрямства, густая масса спутанных золотистых кудрей, обрамляющих взволнованное личико. Ну да, это была именно она, Саулина Виола, маленькая крестьяночка, сумевшая толкнуть Марцию на неповиновение. За эти четыре года она превратилась в женщину, стала еще красивее. Редчайший, драгоценный алмаз! У нее была плавная и величавая походка молодой аристократки, но во взгляде сохранилось прежнее бунтарство.
«Вот женщина, знающая, чего она хочет», — подумал Фортунато Сиртори.
Саулина тоже его заметила и послала ему улыбку.
— Придворный лекарь Фортунато Сиртори, — приветствовала его Джузеппина Грассини.
— Неотразимая прелестница, — поклонился он, касаясь губами ее пальцев.
Затем он поднял взгляд своих пронзительно голубых глаз на девушку, которая, в свою очередь, протягивала ему руку в перчатке.
— Мир и вправду тесен, господин придворный лекарь, — сказала Саулина.
— А судьба и впрямь неумолима, — заметил он, обволакивая ее всю с головы до ног своим смущающим взглядом.
— После стольких лет мы встретились вновь.
Саулина смотрела на него с открытой и безмятежной улыбкой. Она была совершенно спокойна. Она не боялась его, и Фортунато Сиртори понял, что воспоминание о нем не относится для нее к числу страшных или неприятных.
— А вы сдержали обещание, — заявил он с галантным поклоном. — Бутон распустился в великолепную розу без единого изъяна.
— Которую никто еще не сорвал, — насмешливо и гордо добавила она.
— Любой, кто попытается это сделать, — заметил Фортунато Сиртори, — должен быть очень осторожен и ни на минуту не забывать о шипах.
— Разумеется. Кто хочет сорвать розу, рискует уколоться.
— Вы говорите с человеком, удрученным годами и давно уже оставившим всякие поползновения к ухаживанию.
— Не стоит себя недооценивать, вы еще не старик. А как Марция? — вдруг неожиданно для себя спросила Саулина.
— Потеряна навсегда, — нахмурился придворный лекарь. Он переменил разговор, и его лицо вновь озарилось улыбкой. — Полагаю, среди здешних молодых вертопрахов нет достойного сорвать эту розу?
— Вы мне льстите, — сказала Саулина.
В глубине зала появился маркиз Феб Альбериги д'Адда.
— Вот разве что этот, — добавил придворный лекарь.
Саулина покраснела.
— Ну почему именно он?
— Хорош собой, богат, сравнительно молод.