Ветер прошлого

Модиньяни Ева

— Вот именно, — согласился Рибальдо. — Они отправились к дому Грассини и стали выкрикивать оскорбления, а потом забросали окна камнями. Конечно, сторожевым псам Бонапарте пришлось взять ее под охрану. Кстати, имей в виду, весь цвет миланской знати заключен в монастырь Санта-Маргерита.

— Тебе известны имена? — спросил Обрубок.

— Принц Бельджойозо, граф Таверна, граф Кавенаго, маркиз Арригони, граф Мельци д'Эриль, граф Нава и другие.

— А мы хлопочем о какой-то Саулине? — удивился Обрубок.

—

Да, мы должны ее найти, — подтвердил Рибальдо. — Не забывай об этом.

Они крепко пожали друг другу руки и расстались.

Рибальдо отдал приказ, зная, что Обрубок из Кандольи сделает все возможное для его исполнения. А сам он тем временем намеревался найти лодочника Эмилио, переправившего на тот берег лекаря Анастазио Кальдерини. Потом он обойдет все остерии города и распустит слух, что дело Саулины касается всех, потому что этого хочет он, Рибальдо.

Обрубок крепко пристегнул себя к тележке и выкатился из дому. В ночной тишине, сменившей дневной шум, было что-то тревожное, даже пугающее. Город как будто застыл, немой и мрачный. Редкие прохожие жались к стенам. Тьма охватила, казалось, не только город, но и души его обитателей.

24

Саулина покорно следовала за честным солдатом по опустевшему городу. Ею овладело тупое отчаяние. Она уже видела себя в цепях, брошенной в темницу по обвинению в краже подаренных ей золотых монет.

С тех пор как она покинула дом своей покровительницы, все у нее шло вкривь и вкось, но Саулина твердо верила, что стоит ей найти украденную табакерку, как все ее несчастья мигом закончатся. Талисман вновь вернет ей удачу.

— Синьор, — умоляюще окликнула она своего стража.

— Ну что еще? — проворчал он.

— Я не воровка и не лгунья.

— А что ж ты такое есть? — Он ни на минуту не ослаблял своей хватки и не останавливался.

— Я просто несчастная девочка, никто мне не верит.

— А я, стало быть, должен тебе верить? — спросил солдат, хотя его тронули ее всхлипывания и залитое слезами личико.

— Да, если у вас есть сердце.

— Если ты говоришь правду, пусть в этом разбирается комендант. Он отпустит тебя на свободу, если все в порядке.

Саулина вдруг рванулась с такой силой, что солдат вынужден был остановиться.

— Генерал Бонапарт накажет вас за это! — закричала она, давясь слезами.

Так бы и было, если бы только ей выпал шанс рассказать о своих злоключениях главнокомандующему французов.

— Что тебе нужно, — ничуть не смутившись, ответил солдат, — так это хорошая порка. Ты действительно редкая лгунья. Ты уже сама не отличаешь правду от своих фантазий. Ты мне в дочери годишься, и как раз поэтому говорю: если тебя хорошенько не наказать сейчас, то ты пойдешь по дурной дорожке.

Невольный стражник Саулины твердо

верил, что в отношении непослушных и лживых детей необходима строгость. Так он поступал со своими родными детьми, а было их у него семеро, и избранная тактика его никогда не подводила. Он ослабил хватку и по-отечески погладил Саулину по голове.

Именно этот момент отеческого участия дал пленнице возможность сбежать. Саулина, ни минуты не раздумывая, рванулась вперед, словно заяц из раскрытого капкана. Она бежала как только она одна умела бегать: во всем селении Корте-Реджина не было никого, кто мог бы за ней угнаться.

— Вернись, — закричал ей вслед стражник. — Вернись назад! Я тебе ничего плохого не сделаю!

Но фигурка Саулины уже исчезла в глубине темной улицы.

Таможенник при желании мог бы обратиться за помощью к прохожим, хотя вряд ли кто-либо из миланцев в этот вечер согласился бы прийти на выручку к человеку в зеленом мундире городского ополчения. Но даже если бы он закричал «Держи вора!», в столь поздний час в этом не было бы никакого проку. Поэтому Саулина успела скрыться в кривом переулке, а таможенник, запыхавшись, прислонился к какой-то стене на площади Сан-Бабила, с набитым кошельком в руках.

Стражник улыбнулся. В конце концов он остался в барыше. Теперь он сможет вернуться к жене и детям с высоко поднятой головой. Он их всех приоденет, и деньги еще останутся. Но нет, это было бы нечестно. Он решительно направился к особняку коменданта, хотя велик был соблазн завернуть по пути в одну из попадавшихся на каждом шагу остерий: его долг — передать деньги дону Франческо Наве, и никому другому.

Он обратился к стражнику:

— Мне нужно поговорить с господином комендантом.

— Лучше не кричи об этом так громко, — посоветовал тот.

— А в чем дело?

— Дело в том, что гражданин Нава вместе с кучей других благородных ублюдков был арестован по приказу генерала Бонапарта.

— Арестован? За что? — спросил таможенник, не на шутку перепугавшись.

— За подстрекательство народа к бунту.

— Спасибо за новость, — сказал честный человек, смекнув, что теперь уж ему лучше не раскрывать свой секрет.

«Эти французские бродяги, — подумал он про себя, — еще хуже австрияков».

Он решил поглубже спрятать монеты, это было самое главное. А потом можно будет позволить себе хорошенько напиться. Назавтра он выспится хорошенько, посоветуется с женой и решит, что ему делать дальше.

Мимо проехали два фургона, запряженные волами. Это скоморохи, площадные акробаты, направлялись к Восточным воротам. На задке каждого фургона было подвешено по масляной лампе, наверно, хотели ночевать у самых ворот, чтобы с утра первыми выехать из города. Должно быть, перед ними лежал долгий путь.