Ветер прошлого
Шрифт:
— Саулина, синьора. А фамилия — Виола. Это чистая правда, госпожа маркиза, клянусь вам.
Маркиз Феб повернулся к жене.
— Elle est tres jolie, n'est-ce pas? [13] — сказал он по-французски, чтобы девочка не поняла.
— Elle est ravissante [14] , — поправила его Дамиана. — Это одно из тех существ, которые пленяют наш ум и наши чувства. — Она по-прежнему говорила по-французски, и было видно, что встреча с этой девочкой отчего-то встревожила ее.
13
Она
14
Она обворожительна (фр.).
— Вы правы, дорогая. «Ravissante» — это совершенно верное определение, — согласился Феб, не сумевший разглядеть на лице жены признаки внезапной тревоги.
Саулина в страхе спросила себя, что будет теперь, когда господа вдруг заговорили на том же странном языке, на котором, как ей уже приходилось слышать, синьора Грассини объяснялась с Бонапартом. О чем они говорят? Может, решают ее судьбу, пользуясь тем, что она ничего не понимает?
Страх, затмевая разум, подсказывал ей самый легкий и привычный путь: бегство. Внимание, внезапно проявленное к ней этим дворянским семейством, показалось Саулине подозрительным. Но она все-таки сдержалась и осталась на месте, поглядывая на них с настороженностью загнанного зверька.
— Не нужно бояться, — попыталась успокоить ее Дамиана.
— Да, синьора, — с достоинством ответила Саулина.
— Я хочу, чтобы завтра ты снова пришла сюда меня развлечь.
«Вот и пойми их, этих господ», — подумала Саулина. Вслух она сказала:
— Я была бы очень рада услужить вам, синьора.
У нее стало немного легче на душе.
— Я попрошу старика Чампу разрешить тебе прийти на виллу, — улыбнулась Дамиана. — А теперь иди поешь вместе с остальными.
Саулина не заставила просить себя дважды.
— Спасибо, синьора, — поклонилась она и отправилась к друзьям, которые уже стали беспокоиться за нее.
— Чего они от тебя хотели? — спросил Икар.
— Кажется, маркиза скучает без компании. Она хочет, чтобы я вернулась сюда к ней завтра.
Икар что-то буркнул себе под нос: ему не понравилось, что кто-то хочет отнять у него подружку.
— Что ты сказал? — переспросила Саулина.
— Я говорю, что тебе повезло, — неохотно ответил он.
А Дамиана тем временем улыбнулась своему мужу. Он помог ей подняться и коснулся губами ее пальцев.
— Мне говорили, что женщины в интересном положении становятся капризными, — сказал он ей с нежным упреком, — но я прошу вас, моя дорогая, проявить сдержанность. Вы хотите ввести бродяжку в мой дом?
— Прежде всего, — возразила Дамиана, — вы сами слышали, что Саулина Виола не бродяжка, она крестьянская девочка. И почему я должна лишать себя приятного общества, пока вы заняты улаживанием серьезных семейных дел со своей матерью и братом?
— Вы же знаете, я ни в чем не могу вам отказать.
Они пошли к дому, но на пороге Феб Альбериги д'Адда вдруг обернулся, и в этот краткий миг его взгляд выхватил в толпе других детей тоненькую и обворожительную фигурку Саулины.
В тот вечер, после того как камеристка помогла ей подготовиться ко сну, Дамиана
«Мне нельзя волноваться, — подумала она, — ребенку это вредно».
Легкий ветерок донес до нее пьянящие ароматы сада и полей. Раздражающе жужжали ночные насекомые.
«Я должна ему написать», — решила она, опуская тяжелую штору.
Несколько раз Дамиана беспокойно прошлась по комнате, потом присела к секретеру и набросала записку:
«Дорогой друг, — говорилось в ней, — нежданный случай предоставил мне возможность сделать вам приятный сюрприз. Дайте о себе знать, и прошу вас поторопиться. Обнимаю вас. Д.». Вложив листок в конверт, Дамиана запечатала его сургучом, после чего вызвала звонком камеристку.
— Пришли мне Джобатту, — приказала она заспанной девушке, — немедленно.
Джобатта работал на конюшне, а когда хозяева были на вилле, становился мальчиком на побегушках. Сообразительный, предприимчивый, он был особенно предан маркизе Дамиане и даже знал самую большую ее тайну, но он скорее дал бы себя четвертовать, чем выдал бы ее.
В дверях он снял шапку и почтительно поклонился. Дамиана протянула ему письмо и золотую монету.
— Немедленно отправляйся в гостиницу Лорето, — приказала она, — и передай это послание синьору Гульельмо Галлароли.
31
Гульельмо Галлароли занимал на третьем этаже гостиницы Лорето удобные апартаменты, состоявшие из кабинета, столовой и спальни. Это была типичная квартира холостяка, предпочитавшего гостиничное обслуживание частному дому и покинувшего городскую суету ради шелеста листьев, потревоженных ветерком, лесных шорохов и пения сверчков.
Стояла глубокая ночь. Его часы с репетицией прозвенели два раза, но Гульельмо Галлароли все еще и не думал ложиться спать. Он сидел за письменным столом в своем кабинете, снизу доверху заставленном книгами, у окна, открытого навстречу звездному небу. При колеблющемся свете свечи, вокруг которой вилась ночная бабочка, он наслаждался блестящим слогом Цицерона, одного из своих любимых авторов наряду с Сенекой, Монтенем и Вольтером.
Перед ним лежал раскрытый пергаментный томик, отделанный перламутром по переплету, некогда принадлежавший его матери. Книжка называлась «Мысли Цицерона для пользы любознательного юношества» и была напечатана в 1751 году в Королевской типографии Ту-рина.
«Может умереть спокойно, — читал он, — тот, кто знает в момент смерти, что прожил свою жизнь похвально, и тем утешается. Кто безупречно исполнил долг добродетели, не скажет, что его жизнь была слишком коротка».
Оторвавшись от чтения, Гульельмо Галлароли в бесчисленный раз спросил себя, мог ли он сделать в жизни иной выбор. Гульельмо Галлароли по кличке Рибальдо всегда перед началом одной из своих бандитских вылазок готовил душу к мысли о смерти, которая, по его убеждению, была лишь одним из бесконечных проявлений жизни: ее неизбежным окончанием. Но если для стариков смерть становилась последним причалом в тихой гавани, для молодых она была роковым кораблекрушением. А он, Рибальдо, бандит с большой дороги, бесстрашно бросал вызов смерти, чтобы заглушить сомнения своей мятущейся души. Он искал опасности, чтобы стереть пятно своего происхождения, клеймо изгоя. Завтра его ждало новое дело: неслыханный по своей дерзости набег.