Ветер в ивах
Шрифт:
Не находя места Крыс бродил по округе. Он взобрался на холм, мягко вздымавшийся от северного берега реки, и лежал там, глядя на далекую цепочку гор. Эти высокие холмы закрывали собой юг и были незатейливым горизонтом, Лунными Горами, пределом, за который воображение Крыса не заходило, да и не стремилось туда. Там не было ничего такого, о чем бы он желал знать. В тот день, однако, не смотреть в сторону юга он не мог: душа ныла, как только он отводил взгляд от гибкой черты, над которой чистое небо, казалось, дышало обещанием. В тот день невиданное и неведомое заслонило собой все, став единственной реальностью. До самых холмов царила теперь пустота, а за ними — за ними открывалась многоцветная жизнь, которую душа Крыса представляла так отчетливо! Какие моря шумели там! — ослепительные,
Встав на ноги, он начал быстро спускаться к реке, но… передумал и отправился к пыльной дороге. Он улегся на обочине в густых прохладных зарослях поразмыслить о ней, о мире чудес, к которому она вела, о странниках, истоптавших ее в пыль, о лучшей доле и приключениях, которые они искали или нашли, не ища, — все там, все там, за холмами!
Он услышал шаги: кто-то устало ступал по дороге. Это был Крыс, причем весьма припорошенный пылью. Поравнявшись, путник приветствовал аборигена вежливым жестом, в котором было что-то заморское; с минуту постоял в нерешительности, а затем, приятно улыбнувшись, свернул с дороги и сел в тень рядом с местным Крысом. Отметив его утомленный вид, Водяной Крыс не стал задавать вопросов, догадываясь, о чем он может размышлять. К тому же, Крыс знал, как животные ценят молчаливое общение, когда отвердевшие мускулы постепенно отходят, а мысли, разметанные тряской, приходят в порядок.
Странник — худой, с заостренными чертами лица, — был сутуловат; тонкие длинные лапы его слегка подрагивали. На щеках, сбегаясь к глазам, темнели морщины; золотые серьги украшали аккуратно посаженные уши весьма изысканной формы. Он был одет в полинялый бело-голубой свитер; первоначальный цвет его брюк, скрытый заплатами и пятнами грязи, тоже был голубым, и голубым был узелок, в котором хранились его пожитки.
Немного передохнув, Странник понюхал воздух и осмотрелся.
— Это запах клевера, чуете? — подуло сейчас? — заметил он. — А вот коровушек слышно: они щиплют траву и шумно выдыхают после глотка. Где-то пшеницу жнут… Там, у леса, синяя полоска дыма — деревня, видать… Река-то рядышком: кулик попискивает, да и по вашей выправке видно. Речник? Да… Все будто спит, и в то же время идёт своим чередом. Справная у вас жизнь, уважаемый, — лучше не найдешь, это точно… Надеюсь, у вас хватает сил на такую жизнь?
— Да, это настоящая жизнь, — без обычного воодушевления отозвался Крыс. — Только так и стоит жить.
— Я не совсем это хотел сказать, — осторожно возразил чужеземец, — но… лучше не найдешь, это верно. Я пробовал так жить, и я знаю. А как раз потому, что я только что пробовал, — полгода так жил, — и понял, что лучше жизни не бывает… да… потому-то вот он я: лапы стерты, голодный, топаю прочь от такой жизни, на юг, на старый зов, назад — к прошлому… К истинной — к своей жизни, с которой мне никогда не порвать.
«Выходит, и он туда же?» — удивленно подумал Крыс и спросил:
— Откуда путь держите?
Спрашивать, куда направляется путник, Крысу не хотелось.
— Милая фермочка, — коротко ответил Странник. — Там примерно, — он кивнул на север. — Пожаловаться не на что: у меня было все необходимое, все, что я вправе требовать от жизни, и даже больше. А я — здесь. И мне здесь хорошо с вами, потому что я уже здесь. Много миль осталось за спиной, и страна моей души на несколько суток ближе.
Его горячие глаза будто прикипели к горизонту, а уши искали какого-то звука, недостающего в звучных аккордах полей, пастбищ и скотных дворов.
— Вы не из наших, — сказал Крыс. — И фермером вас пока не назовешь. Насколько могу судить, вы родом не отсюда.
— Совершенно верно, — отозвался пришелец. — Я из корабельных крыс буду. А родом из Константинополя, хотя и там я в каком-то смысле иностранец. Слыхали о Константинополе, дружище? Сказочный город. А какой древний и знаменитый! Может, слыхали о Зигурде, короле норвежском, и о том, как он с пятью дюжинами кораблей
Водяной Крыс слушал с возрастающим интересом.
— Вы, наверное, отправитесь в кругосветное плавание? — предположил он. — Месяц за месяцем в открытом океане, кончаются продукты, пресная вода на исходе, а душа сливается с бескрайностью простора, и все такое?
— Ни в коем случае, — улыбнулся Морской Крыс. — То, что вы описали, не по мне. Мы каботажники, плаваем на торговых судах и редко теряем из вида сушу. Веселое житье-бытье — вот, что мне нравится. О, эти южные порты! романтика запахов и ночных огней у причалов!
— Что ж, это, пожалуй, интересней, — заметил Крыс с большим сомнением в голосе. — Тогда, если у вас есть настроение, расскажите мне, пожалуйста, об увольнениях на берег и о том, какой урожай впечатлений может собрать там духовно развитое животное, — чтобы согреть воспоминаниями холодные дни старости… Дело в том, что последнее время, признаюсь честно, я не очень доволен жизнью: она кажется мне до обидного узкой и ограниченной.
— Мое последнее плавание, — начал морской волк, — завершилось в этой стране покупкой фермы, на которую я возлагал большие надежды. Рассказ об этом плавании даст хорошее представление о плаваньи вообще и о моей красивой жизни в частности. Как обычно, оно началось с семейного скандала. Когда он был в самом разгаре, я сел на небольшое торговое судно и из Константинополя по классическим морям (там, кстати, каждая волна — это памятник) отправился к греческим островам и Леванту. Ярче золота были те дни! а ночи — о, бальзам тех ночей! Повсюду друзья: жару проспим в прохладном храме или заброшенном колодце, а на закате — пир горой, песни поем, смотрим на огромные звезды в бархате неба… Оттуда мы ушли в Адриатику: берега, потонувшие в благоухании роз, аквамарина и янтаря; мы стоим в уютных гаванях, блуждаем по старинным городам, и наконец, ранним утром солнце царственно восходит за нашими спинами — по золотой тропе мы вплываем в Венецию… О, Венеция — прекрасный город, где крысы могут безбоязненно прогуливаться в свое удовольствие, а придет усталость — можно устроиться на набережной Гран Канала и пировать, пока воздух наполнен музыкой, а небо — звездами. Отражаясь, блещут огни на полированных носах туда-сюда снующих гондол: канал так ими забит, что можно перейти его не замочив лап! Ну, а еда? Вы любите устриц?.. Впрочем, не стоит об этом сейчас.
Некоторое время он молчал, молчал и Крысси: захваченный повествованием, он плыл по Гран Каналу мечты, внимая призрачной песне, звеневшей меж зыбких и серых, облизанных волнами стен.
— Мы отправились к югу, — продолжил Морской Крыс, — вниз по итальянскому сапогу, заходя во все порты. Мы достигли Палермо, и там я покинул судно, решив всласть погостить. Я стараюсь не привязываться к кораблям: от этого становишься тупым и предубежденным. Кроме того, Сицилия — мой любимый уголок. Я там со всеми знаком, и мне нравятся тамошние нравы. Много веселых недель прожил я на острове, гостя у всех друзей по очереди. Когда беспокойство вновь овладело мной, я воспользовался услугами судна, торговавшего с Сардинией и Корсикой… Какая это радость — снова ощутить на лице свежий ветер и солёные брызги!
— А там не очень жарко и душно — внизу, в трюме? Кажется, так называется? — спросил Водяной Крыс.
Глянув на собеседника, мореплаватель то ли глазом моргнул, то ли бровью повел — не разобрать было.
— Я старый морской волк, — скромно заметил он. — Меня вполне устраивает капитанская каюта.
— И все-таки это тяжелая жизнь, что ни говорите, — в глубокой задумчивости пробормотал Крыс.
— Да, — для команды, — весомо возразил Морской Крыс, снова, кажется, моргнув глазом.