Вид с холма (сборник)
Шрифт:
Я не стонал от ярости, не сыпал проклятия, я молчал и украдкой усмехался. Еще бы! Принял ее за тихоню, а она оказалась ворчуньей и занудой. Иногда она полыхала на весь дом:
— …И у него еще язык поворачивается говорить, что его обманули! В чем тебя обманули?! В том, что тебя обувают, одевают?! А в благодарность за это — видеть тебя вечно выпивши?!
На меня обрушивался настоящий камнепад. Тут еще и тетка поддакивала, подливала масла в огонь:
— Черная неблагодарность… Посмешище… Законы небес…
— Тише,
— Мне наплевать! К тому же все и так ведут пересуды и давно знают, что у нас бедлам, что я вышла замуж за пьяницу.
Она совершенно меня не понимала. До нее не доходило, что мне надо общаться с друзьями, говорить о политике, спорте…
— Его обманули! Сказанул тоже! Как вам это нравится! — уже совсем не сонно размахивала она руками, и ее ноздри трепетали. — Это говорит он мне! Да у меня были такие женихи! А я, как последняя дура, вышла за тебя. Думала, скромный, работящий. Да и говорил — любит, жить без меня не может. И я, идиотка, поверила, — она прямо дрожала от злости, в меня уже летели не камни, а огненная картечь. — А он только и знает — дружки, пиво, футбол да на девок глаза пялить. Ни одной не пропустит! Готов за каждой юбкой бежать! Бабник несчастный!
Уж это она зря! Даже было обидно — ладно б в самом деле шлялся, а то раздавишь чекушку с приятелем, и все.
— …Отец семейства называется! Подлый негодяй! — и как тарелку об пол трахнет.
Швыряла все, что было под рукой. Посуда так и таяла на глазах (не осталась ни стаканов ни чашек, одна алюминиевая кружка, пили чай по очереди). Распалится — хоть пожарных вызывай, успокаивай из шланга. Я помалкивал, но это заводило ее еще больше.
— Что молчишь? — кричала. — У тебя не нервы, а дратва!
Начну оправдываться — «Молчи!».
Во время этих битв дети с теткой прятались в шкаф, а я искал что-нибудь вроде рыцарских доспехов (ведь только две-три тарелки летели на пол, остальные — мне в голову). До чего дошла — стала перед теткой хвастаться, кивнет на вмятину на стене:
— Это я в него сковороду запустила.
Или на разбитую люстру:
— В него тарелкой метила.
— Все одно, глухое безразличие, — хмыкала тетка. — Не докричаться до сознания! Законы небес!..
Что было хорошо, перед тем как выйти из себя, жена пела. Целыми днями ходила молчаливая, но запела — жди скандала. Так она подогревала свою злость. Для нее эти песенки были настроем на решительные меры, а для меня сигналом к бою. Заслышав их, я улепетывал на улицу.
…Вот такой рос у меня ядовитый Цветочек, или так цвела наша изломанная любовь. О наших скандалах знал весь дом. Раз я отмокал в пивбаре, вдруг подходит сосед снизу, хороший такой парнишка холостяк, спрашивает:
— Ссоритесь?
— Откуда знаешь? Ты что, видел?
— Нет, — говорит. — Слышу. Раньше кровати на ночь сдвигали, а теперь нет (у нас и правда были две узкие кровати).
В
— У всех жены нормальные, — жаловался я Кольке, — а у меня… Иногда выхожу из дома, думаю, возвращаться или нет?
— Любовницы все разные, — вздохнул Колька, — а жены все одинаковые. Капитально!
Три года она разряжалась на мне, я был настоящим громоотводом. Потом вдруг начала устраивать перемирия, то есть то обнимала меня и целовала, то ругала и била. И кричала:
— Убирайся, постоялец! Чтоб твоей ноги здесь не было!
Первое время я уходил. Приеду к себе, рвану пивка и на боковую. К вечеру идет за мной. Подбоченится, прищурится:
— Развалился, эгоист несчастный! Не шелохнется! Целые дни так и лежал бы у окна, пялился на красоток! А за картошкой кто пойдет? Пушкин?!
Потом я перестал к себе уходить. Пройдусь по улице и назад. Она уже тише воды ниже травы — делает вид, что не слышит, как я вернулся.
Раз ко мне зашел сосед, паренек снизу (мы с ним собирались в пивной ларек — засадить по круженции), а она как узнала, что мы за пивом, сразу:
— Иди, но можешь не возвращаться!
Мы прогулялись к ларьку, дернули по три кружки пива.
— На сегодня хватит, — говорю. — Пошли по домам!
А он, наивный:
— Тебе же сказано — не возвращайся!
— Она уже пять лет так говорит.
…Прошло немного времени, и вот как-то чувствую, пью пиво, как чай. «Ну, — думаю, — надо завязывать. Буду укреплять семью, зарабатывать авторитет». Цветочек меньше стала полыхать, и, наконец, наступило затишье — ни одной ссоры. Весь дом спокойно вздохнул. Первым тишину заметил сосед, паренек снизу. Как-то зашел и говорит нам с Цветочком:
— Слышу, снова сдвигаете, значит, кумекаю — тишина. Значит, можно зайти, — и робко тянет из кармана «Рябиновку».
— Ладно уж, доставай! — улыбнулась Цветочек и посмотрела на меня нежно, как когда-то.
— Законы небес! — вздохнула тетка и стала собираться на прогулку.
Время шло. Мои неженатые приятели переженились, с выпивками завязали и вообще стали редко стыковаться. Только с Колюхой мы и дружили, наша дружба была капитальной. Поддавали редко, по праздникам и семейно: то они к нам заглядывали, то мы к ним.
И вот тут у Цветочка неожиданно появилась обратная реакция — приливы любви; ни с того ни с сего подходила ко мне, обнимала, шептала:
— Я так по тебе соскучилась. По тебе, заботливому, нежному, трезвому.
С каждым годом она все чаще ко мне подходила, ее припадки страсти все увеличивались. «И с чего бы?» — думал. Иногда я сам себя спрашивал: «Что ж впереди будет? Может, под старость она начнет душить меня в объятиях, а может, прибьет совсем?».
Вечерняя дорога