Видоизмененный углерод
Шрифт:
Зажав одну ноздрю, я высморкал из другой гель.
– Вы не собираетесь сказать, где я нахожусь? Зачитать мои права и тому подобное?
– Ковакс, пока что у тебя нет никаких прав.
Подняв взгляд, я увидел мрачную усмешку, разрезавшую пополам лицо мужчины. Пожав плечами, я высморкал вторую ноздрю.
– Но вы хотя бы скажите – куда я попал?
Поколебавшись, мужчина взглянул на пересеченный полосками неона потолок, как бы проверяя информацию перед тем, как передать мне. Затем, словно в зеркальном отражении, он повторил мое пожатие плечами.
– Скажу. А почему бы и нет? Ты в Бей-Сити, приятель. В Бей-Сити, на планете Земля. – Мрачная усмешка
– Слушай, если ты здесь только по совместительству, не отказывайся от предложений о переходе на основную работу, – угрюмо заметил я.
Женщина-врач вела меня по длинному белому коридору. Его пол был исчерчен чёрными полосками резиновых колес каталок. Она шла довольно быстро, и я почти бежал, чтобы не отстать. На мне по-прежнему не было ничего, кроме полотенца и оставшегося кое-где геля. Движения женщины казались подчеркнуто профессиональными, однако в них сквозила какая-то тревога. Под мышкой врач держала пачку документации на твердом носителе. Мне захотелось узнать, сколько оболочек она загружает в сутки.
– В течение следующего дня вам надо как можно больше отдыхать. – Женщина повторяла заученные наизусть фразы. – Возможно, вы будете испытывать легкое недомогание, но это нормально. Все проблемы разрешит сон. Если почувствуете боль в…
– Я все знаю. Мне уже приходилось делать это.
Мне вдруг стало не до человеческого общения. Я вспомнил Сару.
Мы остановились перед дверью с надписью «Душ», выведенной на матовом стекле. Врач предложила зайти внутрь и задержалась в дверях, разглядывая мою оболочку.
– В душе мне тоже приходилось мыться, – заверил её я.
Она кивнула.
– После того как вымоетесь, идите до конца коридора. Там лифт. Выписка на следующем этаже. Да, и ещё с вами хочет переговорить полиция.
В инструкции предписано по возможности оберегать тех, кто только что получил новую оболочку, от сильных потрясений, так как прилив адреналина может привести к неприятным последствиям. Но врач, судя по всему, ознакомилась с досье и решила, что встреча с полицией при моем образе жизни будет чем-то совершенно нормальным. Я постарался отнестись к этому так же.
– И что ей от меня нужно?
– Полицейские не сочли нужным поставить меня в известность. – В этих словах прозвучали печальные нотки, которые женщина должна была бы скрыть. – Похоже, ваша репутация вас опережает.
– Похоже на то. – Повинуясь внезапному порыву, я заставил мышцы своего нового лица изобразить улыбку. – Доктор, я никогда здесь не был. То есть на Земле. Я никогда не имел дела с местной полицией. Скажите, у меня должны быть причины для беспокойства?
Она посмотрела на меня, и у неё в глазах я увидел смешанное чувство: страх, любопытство и презрение.
– Имея дело с таким человеком, как вы, – наконец ответила женщина, – полагаю, это полицейские должны беспокоиться.
– Да, наверное, – тихо промолвил я.
Поколебавшись, она показала рукой на дверь.
– Зеркало там, в раздевалке.
С этими словами врач ушла.
Я посмотрел на указанную дверь, сомневаясь, что уже готов предстать перед зеркалом.
В душе, водя намыленными руками по новому телу, я фальшиво насвистывал, пытаясь унять нарастающую тревогу. Моей оболочке было лет сорок с небольшим, по стандарту Протектората. Телосложение пловца, в нервную систему вмонтировано армейское оснащение. Скорее всего, нейрохимические ускорители. Когда-то и у меня были такие. Тяжесть в легких указывала на пристрастие к никотину, левую руку покрывали шрамы, но в остальном я не нашел причин жаловаться. Мелкие недостатки замечаешь потом, а мудрые люди приучаются не обращать на это внимания. У каждой оболочки есть свое прошлое. Если кому-то это не нравится, можно встать в очередь за «синтетой» или «фабриконом». Я не раз носил искусственные оболочки; их часто выдают освобожденным условно-досрочно. Дешёво, но очень напоминает жизнь в одиночестве и в доме, пронизанном сквозняками. К тому же цепи, отвечающие за вкусовые ощущения, никогда не удается настроить как надо. Поэтому вся еда неизменно напоминает приправленные острым соусом опилки.
Войдя в раздевалку, я нашел на скамейке тщательно сложенный летний костюм. На стене висело зеркало. Поверх стопки одежды лежали дешевые стальные часы, придерживавшие простой белый конверт с аккуратно выведенным моим именем. Глубоко вздохнув, я подошел к зеркалу.
Это самое трудное. Мне приходилось проделывать такое почти двадцать лет, и все же я до сих пор вздрагиваю, когда в первый раз смотрюсь в зеркало и вижу там совершенно незнакомое лицо. Очень похоже на извлечение образа из глубин аутостерограммы. В первое мгновение кажется, что сквозь зеркало на тебя смотрит какой-то чужой человек. Затем, фокусируя взгляд, ты быстро оказываешься за этой маской, проникая внутрь, испытывая буквально осязаемый шок. Как будто перерезается невидимая пуповина. Но только при этом вы с незнакомцем не отделяетесь друг от друга, а наоборот, он насильственно проникает в тебя. И вот уже в зеркале твое собственное отражение…
Я стоял перед зеркалом, вытираясь насухо, и привыкал к новому лицу. Тип европейский, что для меня в новинку. Кроме того, у меня сложилось стойкое впечатление, что если в прошлой жизни и возникали пути наименьшего сопротивления, обладатель этого лица по ним не следовал. Несмотря на бледность – результат длительного пребывания в резервуаре, – черты, которые я видел в зеркале, сохранили обветренный, закаленный вид. Повсюду морщины и складки. В густых, чёрных и коротко остриженных волосах кое-где белела седина. Глаза ярко-голубые, и над левым красовался едва заметный неровный шрам. Подняв левую руку, я сравнил шрамы, гадая, есть ли между ними какая-нибудь связь.
В конверте под часами лежал лист бумаги, отпечатанный на принтере. Подпись неразборчива.
Итак, я на Земле. В древнейшем из цивилизованных миров.
Пожав плечами, я пробежал взглядом письмо, затем оделся и убрал его в карман пиджака. Бросив прощальный взгляд в зеркало, я застегнул на запястье часы и отправился к ожидавшим меня полицейским.
Часы показывали пятнадцать минут пятого. По местному времени.
Врач ждала меня за овальным столиком, заполняя какие-то документы на компьютере. У неё за спиной стоял худой суровый мужчина в чёрном костюме. Больше в комнате никого не было.
Посмотрев вокруг, я обратился к мужчине.
– Вы из полиции?
– Они снаружи. – Он указал на дверь. – Сюда им доступ запрещен. Нужно специальное разрешение. У нас собственная служба безопасности.
– А вы кто?
Мужчина посмотрел на меня с тем же смешанным чувством, что и врач внизу.
– Надзиратель Салливан, начальник Центральной тюрьмы Бей-Сити. Заведения, которое вы сейчас покидаете.
– Похоже, вы не слишком огорчены тем, что расстаетесь со мной.
Салливан прошил меня взглядом насквозь.