Вихрь пророчеств
Шрифт:
– Мы с ним в разном положении, – объяснил он. – Я с детства развивал свою силу, считая, что так будет легче ее контролировать, а Шилтах, наоборот, подавлял ее, пряча глубоко в себе. На мой взгляд, это было неправильно, но так уж сложилось, и тут ничего не поделаешь. Сейчас ему следует целиком сосредоточиться на магии. А с расширением кругозора можно подождать до лучших времен.
– Так я об этом и говорю, – отозвался Шилтах, приободренный поддержкой Кывана. – Мне совсем не до науки, сударь. В конце концов, я умею читать, писать и считать, даже знаю немного лейданских слов – без них в аптеке никак. А со всем остальным подожду, это не горит.
– И правда, профессор, – присоединилась к разговору Мирвел, – не нужно давить на парня. Сейчас ему только ваших
– Конечно, я буду слушать, – живо подхватил Шилтах. – Мне очень понравилось, как вы вчера рассказывали о том хамрайгском короле – Гвынфоре, кажется, аб Киране.
– Только не Гвынфоре, а Вынфоре, – уточнил Аврон аб Кадуган, уже смирившийся с тем, что ему не суждено заполучить себе еще одного ученика. – В Гулад Хамрайге был также и король по имени Гвынфор, но он правил гораздо позже, в конце четырнадцатого столетия.
– Вот и расскажите нам об этом Гвынфоре, – предложила Мирвел. – Все лучше, чем забивать Шилтаху голову лишними премудростями. Вы не подумайте, что я против науки, совсем нет, я бы и сама охотно училась у вас, только мне, наверное, уже поздно. Да и время сейчас неподходящее.
Мирвел вер Валан была самой старшей из колдунов-повстанцев и самой умелой среди них – если, конечно, не считать Эйнара. Кыван не знал, как ее зовут на самом деле, точно так же, как и не имел представления, почему она в таком возрасте (а на вид ей было около сорока) до сих пор оставалась на Лахлине. Но уж точно не из-за нехватки денег – прибыв сюда, она принесла с собой большой кошелек, туго набитый золотыми монетами, и предложила их для нужд восстания. Однако Эйнар вежливо отказался от этого пожертвования, объяснив, что деньги для них не проблема.
Мирвел пришла в повстанческий лагерь всего лишь неделю назад, но на удивление быстро освоилась здесь, почти сразу завоевав среди повстанцев уважение. Да и Темной Энергией овладела молниеносно, в считаные дни превзойдя даже «старожила» Кывана. Поэтому, когда к восстанию присоединилось еще двое колдунов – уже упомянутый Шилтах и Кеган аб Эйвир из Шогайрина, – она принялась помогать Эйнару в их обучении.
В пещеру вернулась Нейве, держа в руках глиняную тарелку с овсяной кашей и половиной жареной курицы. Проголодавшийся Кыван немедленно взялся за еду, а девушка, устроившись рядом, стала слушать очередную историческую лекцию Аврона аб Кадугана. Он рассказывал не о короле Гвынфоре (так как тот, в отличие от своего почти тезки Вынфора, не отличился ничем выдающимся), а о ведьмаке Айдане аб Киннане, который в давние времена сумел объединить почти половину Южного Абрада в могущественную Ферманахскую Империю.
В первые дни пребывания в рядах повстанцев Киван очень удивлялся глубокой осведомленности профессора в настоящей, не сфальсифицированной истории – ведь поборники на протяжении многих столетий тщательно переписывали ее в свою пользу, а провоз на Лахлин любых книг с Абрада и их хранение вообще приравнивались к ереси. Но Аврон аб Кадуган объяснил ему, что он, как преподаватель офицерской академии, имел доступ к архиву Главного штаба, куда военные не пускали цензоров Конгрегации, настаивая на том, что должны знать всю неприкрытую правду о прошлом, чтобы успешно защищать настоящее. Короли Лахлина неизменно поддерживали такую позицию высшего командования – кто из принципиальных соображений, а кто – из чисто практических. Даже те из них, кто был абсолютно предан Святой Вере, прекрасно понимали, к каким губительным последствиям могут привести хоть малейшие уступки поборникам в вопросе контроля над армией.
Когда Кыван закончил есть и отложил пустую тарелку в сторону, Нейве придвинулась к нему вплотную и взяла его за руку. От ее нежного прикосновения парню стало приятно и одновременно неловко, поскольку присутствующие, заметив это, тихонько заулыбались. Хотя на самом деле между Кываном и Нейве ничего серьезного не было,
А Кыван, собственно, и не хотел разбираться. Боялся, что это усложнит ему жизнь – а проблем и так хватало. Кроме того, они с Нейве были слишком разными, и их объединяло только наличие колдовского дара. Если же не принимать во внимание этого обстоятельства, у них не было ничего общего; Кыван принадлежал к одному миру, Нейве – совершенно к другому. Может быть, поэтому они начинали целоваться, оставаясь вдвоем, ибо не находили ни одной темы для простого дружеского разговора…
В своем рассказе об императоре-ведьмаке профессор, конечно, не мог обойти вниманием и ведьм. К ним самим и к их деятельности он относился достаточно критически, но не из-за глупых суеверий, в той или иной мере присущих и большинству лахлинских вольнодумцев. Аврон аб Кадуган считал, что ведьмы поступили крайне эгоистично, когда в начале восьмого столетия, разгромив под Рехрайном многочисленные силы Конгрегации, не развили свой успех дальше, не очистили Лахлин от поборников, а просто убрались прочь, отгородившись от лахлинцев Барьером и забыв об их существовании.
– А может, так было нужно, – неожиданно произнес Шилтах. – Может, они решили, что лахлинцы должны сами разобраться с поборниками.
– Если придерживаться такой логики, – сказал на это профессор, – то во времена Мор Деораха ведьмы должны были остаться в стороне от борьбы с демонами и чудовищами. Мол, пускай люди Шинана сами разбираются с нечистью.
Шилтах отрицательно покачала головой:
– Это разные вещи, совершенно разные. Во-первых, ведьмы тоже принадлежали к шинанскому народу, а во-вторых, древние шинанцы хотели бороться с адскими тварями. Ведьмы не действовали против их воли, не навязывая им того, о чем их не просили. А лахлинцы не хотели освобождаться от поборников. Так зачем, спрашивается, бороться за свободу для тех, кто ее не хочет?
– Но ведь ты же здесь, с нами, – вмешался Кыван. – Почему пришел к нам, если считаешь нашу борьбу напрасной? Ты мог бы просто продать украденного коня, и этого тебе с лихвой хватило бы для переезда на Абрад.
– Нет, не хватило бы. По-твоему, я не думал об этом раньше? Конечно, думал! И подсчитывал, сколько лошадей нужно украсть, чтобы выручить достаточно денег. Выходило не меньше десятка.
– Глупости! – фыркнул Кыван. – Тот конь, на котором ты приехал к нам…
– Ни стоит ни гроша, – прервал его Шилтах. – Это ты со своими барскими замашками мог бы выдать его за своего, а если бы я сунулся с ним к торговцу, меня сразу бы повязали как конокрада. Чтобы не попасться, мне пришлось бы красть и продавать крестьянских кляч… И вообще, сейчас мы говорим не обо мне, а о ведьмах. Прибыв сюда, они встретили здесь только врагов. Все их ненавидели, никто не обратился к ним за помощью, никто не просил, чтобы они остались. Для кого им было освобождать Лахлин? – Он тихо вздохнул. – Я с вами только два дня, и мне еще рано судить, напрасна наша борьба или нет, есть у нас шансы победить или их нет. Но думаю, что попробовать стоит. В конце концов, мы тут не захожие, мы тоже лахлинцы и имеем полное право жить на этой земле. Имеем право защищать себя от тех, кто хочет нашей смерти. Имеем право бороться за будущее для наших детей.
– Вот именно! – подхватил Аврон аб Кадуган. – Дети, следующие поколения – вот что главное. Это, юноша, и есть ответ на ваш вопрос. В восьмом столетии ведьмам надлежало думать не о тогдашних лахлинцах, а о тех, что еще не родились, но уже были обречены жить под властью бесноватых поборников. Обречены расти такими же тупоголовыми фанатиками, как их родители, деды, прадеды. Обречены убивать или быть убитыми во имя проклятой Святой Веры.
– И вы обвиняете в этом ведьм? – спросила Мирвел вер Валан.