Вихрь
Шрифт:
– Тебе, которую я так обожаю, – сказал он по-французски. – Он поднял руку и надел ей кольцо на палец. – Следующее кольцо будет нашим обручальным кольцом: тогда, наконец, вы будете принадлежать мне.
– Разве сейчас нам плохо? – спросила она, вкладывая свою руку в его. Он вдруг крепко прижал ее руку к себе.
Чувствуя, как горячо он ее любит, Ирэн неожиданно решила рассказать ему о своем горе, о той отчужденности, какая возникла между ней и Вандой. Она рассказывала ему, прижав свое лицо к его щеке. Но он с легкостью принял это сообщение, и Ирэн охватило глубокое огорчение. По-видимому, ему даже не пришло в голову, что она приносит
– Все образуется! – сказал он, целуя ее волосы. – Ваша кузина и ее муж вернутся к вам, это случится наверняка. Подождите до тех пор, когда меня признают Париж и Лондон.
Он задвигался, доставая папиросу.
– Только вот что, – сказал он, закуривая. – Вы, конечно, сохраните ваш титул? Это будет им приятно.
– Сохраню мой титул? – повторила за Ним Ирэн.
– Да, да, это будет очень существенно, и…
– Жан, вы шутите!
Она невольно слегка отодвинулась от него, и он почувствовал, что совершил ошибку. Его живой ум быстро нашел выход из положения.
– Я думаю, вы должны сохранить его ради вашего блага.
– Ради моего блага! О, дорогой мой, как мало вы меня знаете! Я буду больше всего гордиться в тот день, когда вы дадите мне свое имя. Подумайте только, когда я вчера писала письма, я попробовала подписаться вашим именем, чтобы видеть, как это у меня выходит. Один раз я подписалась «Ирэн Виктуар», и подпись вышла, – она быстро поцеловала его, – превосходно!
Эбенштейн очень настойчиво говорил о сохранении титула. Жан считал, что следует предоставить этот вопрос течению событий. Он поцеловал руку Ирэн.
– Вы любите меня? – он ласково повторил без всякого труда этот старый, как мир, вопрос, в котором кроются надежда, страх, радость и исступление.
Ирэн притянула к себе его голову.
– Жан, любовь моя!
ГЛАВА XXIV
Благодаря страсти Эбенштейна к рекламе, в газетах ежедневно появлялись заметки о Жане.
– Эта свадьба произведет большое впечатление, – говорил Эбенштейн Скарлоссу. – Кто мог бы подумать, что Виктуар способен на что-нибудь подобное?
– У него хватило ума сделать блестящую партию. Некоторые будут, вероятно, считать, что это его главное достижение в жизни!
– О, Виктуар влюблен в графиню! Я уверен, он ее обожает.
– Он очень тщеславный карьерист. Эбенштейн сделал гримасу.
– А его успехи! Взгляните на них!
Он вытащил из кармана целую охапку писем.
– Вот! Предложения, контракты, и все по высокой цене. Ну, что вы думаете по этому поводу?
– Это сохранит отчасти приданое графини. Эбенштейн громко расхохотался. Он был чувствителен к такого рода соображениям.
Он не переставал петь панегирики Жану. Правда, он не спешил поздравить Жана с сердечной победой над знатной дамой из общества, но сам Жан не упускал случая показать ему, что его вес и общественная ценность в его собственных глазах изменилась. Он ликовал: Аннет, дни его бедности, жизнь в родном доме, нищенское существование в Париже, – все потонуло в океане его счастья и успеха. Он накупил костюмов, нанял комнаты в «Бристоле» и охотно допускал к себе всех, кто искал с ним дружбы. Он был влюблен в Ирэн, и она была единственная женщина, которую он любил доныне в своей жизни искренне и глубоко. К этой любви у него постоянно примешивалось удовлетворенное чувство обладания – обладания ее красотой, ее ясной невозмутимостью, положением в свете. Он уже видел себя хозяином в замке Карла-Фридриха, и ему доставляло наивное удовольствие хозяйничать и командовать слугами Ирэн. В этих чувствах не было ничего предосудительного. Это было вполне естественно с его стороны и имело свой смысл. Он был похож на ребенка, который показывает всем встречным свою новую чудесную игрушку. Недовольство родных Ирэн трогало его очень мало. Он не встречался ни с кем из них и считал оптимистически, что все они вернутся. Если они смотрят на него свысока – черт с ними! Долго это не протянется. Его успех произведет на них свое действие. Он жаждал успеха и не сомневался ни на минуту, что успех придет. Но все же была одна вещь, за которую он готов был поколотить каждого из этих чванных аристократов. Он получал громадное удовлетворение от этой мысли. Только на небесах (да и то сомнительно) не существует самодовольства.
Дядя Габриэль, сидя у себя, не переставал думать о замужестве Ирэн. Возможно, он немного понимал Жана.
Он говорил Ванде:
– Мы не должны его осуждать. Человеку трудно удовлетвориться, когда судьба возносит его на гребень своей волны. Все окружающее рисуется ему или в преувеличенном виде, или ничтожным. Человек, обласканный нежданным успехом, естественно, теряет правильность суждений.
Ванда дождалась момента, когда до свадьбы оставалось два дня. Тогда она позвонила Ирэн по телефону.
– Это я, Ванда. Если я приеду, вы меня примете?
В тоне Ирэн чувствовалось некоторое колебание.
– Вы хотите просто повидаться со мной?
– Я должна вам кое-что рассказать.
– Ванда, не пытайтесь сделать мне неприятное.
Каждая из них ждала, чтобы заговорила другая.
Наконец, Ванда сказала:
– В таком случае, я приду к вам сегодня днем. Пожалуйста, примите меня с глазу на глаз.
Ирэн вышла из своей спальни, где Анастаси суетилась и болтала, разворачивая пакеты. Со всех сторон приходили подарки, несмотря на то, что оповещение о свадьбе не было разослано. Ирэн прошла к няне.
Маленькому Карлу мыли голову; Ирэн увидела его крошечную склоненную фигурку с полотенцем на плечах и мыльной пеной на коротко остриженной голове.
– Мы его принарядили, миледи, – говорила няня, растирая мыло на голове. – Ведь свадьбы не каждый день случаются, не так ли, мой барашек?
– И слава Богу, – пробормотал Карл.
Он, как все маленькие дети, не слишком любил мыльную воду. Ирэн промолчала на его замечание. Она страстно желала, чтобы, наконец, свадьба уже прошла, и она была, наконец, в состоянии обрести свое счастье и покой. Ей было еще далеко до них, и ей казалось, что они еще дальше, чем было на деле.
– Надо надеяться, миледи, что день будет хороший, – болтала няня. – Я думаю, что Карл наденет свой новый белый костюмчик, который ему только что сшили.
– А есть карманы в штанишках? – озабоченно спросил Карл.
– Да, мой дружок, – ответила Ирэн, – я и забыла о них, но Жан вспомнил.
Жан не назывался дядей или отцом. Карл однажды назвал его Жаном и с тех пор не хотел выражаться иначе.
– Какой характер! – говорила няня, слушая его болтовню.
Когда умывание кончилось и началась церемония вытирания головы, Ирэн усадила ребенка к себе на колени и стала помогать няне. Обняв его за шею, она притянула к себе маленькую головку, от которой шел пар.